Мимо меня бегают загорелые люди в купальных шортиках. Они кричат по-испански и очень быстро машут руками, будто хотят скинуть с себя лишнее тепло от дневного солнца. Я ем черешню.
А из воды в чёрном полиэтиленовом пакете, который надет на большой морской сачок, вытаскивают медузу. Сачок поднимают выше плеч два молодых испанца, и пакет распрямляется почти до земли. Там не тело, а что-то похожее на желе. Этот чёрный боб волокут куда-то.
И я вижу, как с самого верха пакета сползают на песок вывалившиеся жальца медузы.
Я не верил, что такие медузы существуют.
Папа заявил, что это какой-то автохтон.
Но мне пришлось сильно удивиться, когда я не обнаружил у него в руках бокал с вином.
Он говорил про медузу.
Как оказалось, Испания была единственным местом в Европе, где я видел медуз. И как оказалось, я был единственный не-испанский ребенок на том пляже, которого жалили.
Вообще, моря я запоминаю всегда по пляжу.
В Хорватии был галечный пляж. Он аккуратно спускался под кромку моря. Под водой галька набухала от холода и становилась большими камнями. Мама купила нам тапочки для плаванья. Но не потому, что было неудобно, а из-за морских ежей. Они облепливали самые крупные валуны и ждали мягких пяток.
Хорватию я почти не помню, а снимки оттуда делал ещё старый фотоаппарат — нелепая мыльница с трёхкратным оптическим зумом и куда большим цифровым (они оказались обычной уловкой для людей, не слишком посвящённых в фотографию). Поэтому фотографировали преступно недостаточно. Но не всё я помню урывками.
В Барселоне мы остановились на два дня. Первый день пропах садом Гауди. И под вечер был утомительно накручен на лестницу башни Саграда Фамилии. Мама была очень довольной. Впереди был ещё день в квадратной сетке Города. А за этим днём — две недели у моря. Весь четверг (запланированные два дня выпали на среду и четверг, потому как в четверг включали поющий фонтан), мы ездили на туристическом автобусе по улицам и проспектам Барселоны.
На Камп Ноу я предпринял попытку бегства с палубы, но мама очень хотела на фонтаны, я не стал её расстраивать. Тогда моя футбольная карьера только начиналась, и мне казалось, что закончится она именно здесь, а не на стадионе полиграф-комбината.
Парк с фонтаном был очень красивый. Сам фонтан мы не посмотрели — каталонцы решили, что в этот четверг вода должна отдыхать. Мама была очень расстроенной. Папа два часа подряд обещал, что мы непременно ещё посмотрим на этот фонтан. И на Камп Ноу тоже как-нибудь съездим.
Папа любил путешествия только после момента, как в машине на парковке взводился ручник.
Так как я был ребенок, а мама без водительских прав, все те тысячи километров за рулём преодолены были одним человеком. И чем дальше ехать, тем тяжелее наслаждаться видами Альп и Нор-Па-де-Кале.
Поэтому часть самых любимых поездок папы приходились на Польшу. Последний раз мы там были четыре года назад.
В Варшаве.
Мне исполнялось 17 лет, которые я встречал в уютной съёмной квартирке. На следующий день папа приметил необычный магазин в центральном районе. Через 10 минут мы знали, что в Польше можно курить и шли, заряженные плотным косяком.
Вечером, как школьники, курили в окно, прячась за шторами. Мама, когда курит, кашляет. В этот раз она тоже кашляла, и мы не могли уловить — был это обычный кашель, или то самое свидетельство о качестве сорта.
Потом я лежал на диване и балдел. В голову будто напихали тёплой ваты. Я читал. Скорее всего это был Достоевский, или, может, Лимонов.
На память у нас даже осталась фотография.
Не с книгой, конечно.
А как мы втроем сидим на кухне и пьём чай.
С круассанами из Бидеронки.
Егор Сомов
