«МК» продолжает публикацию новых глав из романа-эпопеи Андрея Караулова «Русский ад».
Сегодня — глава «Белая куропатка», публикуется с сокращениями.
…Скрупулезность, с которой Караулов прослеживает новейшие домостроительные проекты, поражает сочетанием грандиозной масштабности и щепетильной придирчивости. Масштаб его хроники таков, что потребуются немалые усилия критиков, чтобы расценить опыт. Тем более что логика, мерцающая в «Русском аде», иногда становится на дыбы — в соответствии с логикой самой российской реальности.
Когда скажу, что же откладывается у меня в итоге чтения, то Караулов, уловив мою веру в неистребимую разумность Истории, со свойственным ему озорным вызовом парирует в интонации «Собачьего сердца»:
«Суровые годы уходят в борьбе за свободу страны… — За ними други‑и‑е прих‑о‑о‑дят, они бу‑у‑дут так же трудны…»
Может, так же, а может, и покруче.
Я все-таки приведу то рассуждение из хроники Караулова, которое укрепляет меня в моем фатальном оптимизме:
«Церковный раскол. Если не Никон и его безобразия, глядишь — и семнадцатый бы год отступил, и Россия была бы крепче духом. Но Россия снова (и опять без всякой надобности) выкачивает из себя свою силу. Ну а XX век — просто катастрофа: Порт-Артур (где Россия и где Порт-Артур?), страшный поход Тухачевского в Польшу, война с Финляндией, война в Корее, Карибский кризис, Берлинский кризис, Афганистан…»
А дальше?
Дальше — никакого рая. Никакого упоения согласием сторон, а продолжающаяся борьба концепций, сопоставление идей, столкновение позиций. Хорошо, если не кровавое. В общем, привычный ад.
Так привычен он, потому что другого и не было за тысячелетия Истории.
Не было и не будет.
Но если будет моя Россия — я готов терпеть. Изумляясь и крепясь вместе с Андреем Викторовичем Карауловым.
Лев АННИНСКИЙ
— Ну, все, майор? Радуйся, скотина! Сегодня моя башка родила одну веселую теорию.
В последнее время Денис уже плохо понимал, когда Шухов шутит, когда нет.
— Примите мои поздравления... — вяло отозвался Денис. — От чистого сердца.
Денис опять не выспался. Вчера вечером, на корпоративе у Куснировича, нового владельца ГУМа, к Денису аккуратно приблизилась красивая хрупкая девушка. Она именно приблизилась: лукаво и мягко. В левой руке девушка держала бокал шампанского, в правой — свою визитную карточку.
— Елена из Большого театра, — представилась девушка.
Улыбка как у Джоконды. Да, здесь все ясно: «ужин с продолжением»!
Роман с балериной, тем более — из Большого, мечта каждого нормального офицера. Это же уровень, черт возьми, если твоя девушка — балерина или гимнастка!
Шухов недоверчиво, через очки, скосился на Дениса.
— От чистого, значит… сердца?
— Так точно, товарищ полковник!
— Сердце мента не может быть чистым, майор, — назидательно ответил Шухов. — Сердце мента может быть только рабочим. П‑понял меня?
Минувшей ночью Иван Данилович тоже почти не спал. Вместе с Владимиром Евтушенковым, самым влиятельным, после мэра, человеком в Москве, он только что прилетел из-под Клина, из охотхозяйства Лужкова в Крутцах.
О том, что мэрия, то есть Лужков, имеет собственное охотхозяйство, знали, конечно, немногие, но Ельцин знал: мэр Москвы все время звал его поохотиться. Их отношения стали — вдруг — почти доверительными. «Любимому Юрию Михайловичу» — начертил Ельцин (сам, своей рукой!) на новогоднем поздравлении. Лужков не верил собственным глазам: как воробей с лету попадает в стекло, так примчался к нему этот адрес. С фельдъегерем! Лично в руки!
На этих, чисто «протокольных» на самом деле бумагах, красовалось обычно факсимиле Президента. Но самым близким (Ростропович, Лужков, Юрий Никулин, Черномырдин… сразу понятно, кто у нас следующий премьер…) Ельцин подписал свое приветствие сам.
В государственной резиденции Ельцина появились — вдруг — «малые голландцы». А еще — Сальватор Роза. Правда, неподтвержденный! Дочери, Татьяна и Елена, довольны: подарки, подарки, подарки… «Новые русские» олигархи — почти все! — желают хоть как-то сейчас «отметиться» перед семьей Президента.
Дом Ельцина теперь как музей. Борис Николаевич… что, не понимает, откуда эти сокровища? Откуда драгоценности? Или он думает, это — гонорары от издателя Березовского?
Их отношения — Ельцин и Березовский — начались с книжки. Гадая, как бы подобраться к Президенту, Березовский уговорил Юмашева (его отношения с Татьяной, дочерью Президента, были в самом разгаре) быстренько сварганить Ельцину «новые мемуары». Да хоть бы и о строительстве в Свердловске пятиэтажек… — жалко, что ли!
И — чтоб было побольше иллюстраций: Ельцин читает медленно, чтобы прочесть собственные мемуары, у него год уйдет, не меньше, а вот фотки — полистает!
В итоге — не мемуары, а фотоальбом «Записки Президента»: огромный шрифт, мелованная финская бумага.
Березовский убедил Ельцина, что гонорары за «историческое издание» он будет передавать Ельцину из рук в руки: «Мало ли что…» Подношения от Березовского и других граждан в налоговой декларации гражданина Российской Федерации Ельцина Б.Н. не значились.
Ну и что? Сейчас воруют все. Вот что сделал Чубайс: вогнал страну в тренд.
Ельцин вообще воспринимает сейчас Россию как свое поместье. И сам же, сам ловит кайф от своей щедрости. Что ж удивляться: когда на троне — выходец из низов, не представитель какой-то респектабельной династии, например — Романовых, растившей из века в век саму себя… — да он и сам опьянен сейчас «своею славою, пьяней, чем сорокаградусной».
В какой-то момент Лужков уже перестал верить в лучшее, да и Батурина постоянно напоминала, что его язык может повредить его же шею, но после (исторического, как оказалось) совещания у Ельцина, когда Лужков раз и навсегда отбил у Чубайса охоту заниматься Москвой, Ельцин действительно повернулся к Лужкову лицом.
Да и был ли в России сейчас другой такой человек, кто взвалил бы на себя эту смелость — спасти Москву? Ведь все видят, все абсолютно: из ЖКХ Москвы, из того самого хозяйства, где любое невежество может обернуться большой бедой, люди уходят сейчас тысячами.
Отдавая ЖКХ в руки частников, например — Березовскому и Абрамовичу («А» и «Б» сидели на трубе), Чубайс что… в самом деле не понимает, что Москва может быстро стать вторым Чернобылем?
…Ну а Ельцин… Ельцин просто искал себе друга. Настоящего друга — умного, свободолюбивого, главное — с превосходством мировоззрения.
Никулин, кстати, в друзья к Ельцину не напрашивался, Никулин — это не Ростропович, по-детски милевший от любви к нему королей, королев и королевичей! Просто в Никулине (да и в Лужкове) была такая… доконная крестьянская сущность и такой горизонт хозяйского огляда, что Ельцин сразу теплел.
Ельцин — человек компанейский. И — достаточно радушный. Ельцин умел отдыхать, любил широкое русское застолье, шутки, тосты, гармошку… — но сейчас он становился мизантропом. Все от него чего-то хотели, ждали — в иные минуты он бы и рявкнул, конечно, но сейчас устал, его уже разорвали на части, он запутался, а запутать Ельцина было — это все видели — очень легко.
Прежде другом Ельцину был Коржаков. Только он понимал его с полувзгляда и был готов — в опасную минуту — закрыть Ельцина своим телом. Но после дня рождения Наины Иосифовны — домашней вечеринки под патефон и пироги с курагой, Коржаков отходил от него все дальше и дальше… — удивительно, между прочим, как он тогда Ельцина не застрелил!
В тот вечер сильно выпивший Ельцин вдруг грузно поднялся из-за стола, шагнул к Ирине, жене Коржакова, она танцевала с Сухановым, облапал Ирину и вдруг с размаха повалил ее на диван.
От ужаса Ирина закричала как резаная, тут же подскочил Коржаков, но Ельцина неожиданно стошнило.
Прямо Ирине в лицо.
— Ой, ему плохо! — завопила Наина Иосифовна и побежала за «аптечкой».
С тех пор Ирина чуть-чуть заикалась.
Коржаков по-прежнему, холодно и надменно, исполнял свои обязанности, но волновал его теперь только собственный бизнес. Права Ирина, права: жизнь с Ельциным — сплошная неизвестность, когда Ельцин появляется на людях, все весело перемигиваются, ждут, когда он опять что-нибудь отчебучит… — ну и чего, спрашивается, Коржаков ждет?
В паре с Шамилем Тарпищевым, еще вчера — тренером Ельцина по теннису, а сейчас — министром спорта, и неким Борисом Федоровым, человеком «на подпись», Коржаков быстро наладил в Москве производство водки: «Белый орел» и «Кремлевская».
Но главный бизнес всей этой компании — Национальный фонд спорта.
Слова-то какие: Национальный фонд! Он стал главным поставщиком в Россию водки и табака.
Единственный человек, кого Коржаков по-прежнему отгонял от Ельцина как назойливую муху, был Борис Абрамович Березовский.
Коржаков его на дух не переносил. Видно же, что прохиндей!
■ ■ ■
Голос Ивана Даниловича окончательно разбудил полузаснувшего Дениса.
Сегодня вечером он идет на «Жизель», Елена там танцует кого-то, то ли Марту, то ли Марью, ну а потом — в «Метрополь»…
— Знаешь, спрашиваю я у Распутина, — продолжал Иван Данилович, вышагивая по кабинету, — «Почему не пишешь, классик? Народ ждет!»
Смотрю, потупился классик, даже голову опустил. «Не могу, — говорит, — писать я для этого народа. У нас в Сибири, если на улице китайцы мутузят русского, все сейчас мимо проходят, никто не заступится!..»
Вот так, лапуля. Понимаешь, да?..
Коржаков сделал вид, что он простил Борису Николаевичу день рождения его супруги, и получил — взамен — гигантские деньги: под давлением начальника своей охраны Ельцин освободил своим Указом Национальный фонд спорта от любых акцизов и пошлин.
Когда власть сконструирована и не рождается, как положено, естественным путем, сама по себе… ведь это жизнь, сама жизнь должна бы, по идее, вытаскивать из самой плоти своей самых умных и самых решительных людей… — когда власть сконструирована, да еще и — на скорую руку, как это было у Бурбулиса, чего ждать от ее «винтиков» и «шурупчиков»?
У «винтиков» и «шурупчиков» нет, и не может быть совести.
Шухов знал, донесли: в Красноярске — полный обвал, и этот проклятый бомж, гражданин Иванов Егор Семенович, вот-вот выйдет сейчас на свободу.
В день приговора гражданину Иванову вдруг появляется «МК». С полосной статьей Хинштейна о Рушайло. И — о его ближайшем сотруднике, генерале Орлове. Обо всех их делах и делишках. В том числе — и бомже Иванове, который вот-вот уйдет в Красноярске «на пожизненное»…
Александр Орлов — один из тех, кто руководит МВД без малого год. Именно руководит, ибо в МВД Орлов выполняет те же функции, что Бирон в эпоху Анны Иоанновны.
Его фамилия наводит тихий ужас на любого человека в милицейских погонах — от Калининграда до Владивостока. Он может абсолютно все — повысить или уволить, арестовать или освободить. В его руках — жизнь московского МВД, а значит — и всей страны!..
За бомжа Рушайло лично отчитал Ивана Даниловича, как нашкодившего щенка. А как пережить, извините, вот такой текст?
Что скажет Ельцин? Ему ж, поди, специально газетку подсунули!
Александр Орлов. Именно по его приказу сотрудники качканарской милиции и нижнетагильского ОМОНа ворвались в заводоуправление ГОКа, заблокировали правление, отрезали связь с внешним миром. Председатель Совета директоров комбината вышел из здания только через сутки. Была реальная угроза физической расправы. Милиция возбудила против гендиректора ГОК Джалола Хайдарова уголовное дело. Первое по счету. Всего их будет три — хищения, попытка изнасилования — весь «комплект».
Из заявления учредителя компании «Дэвис Интернешнл» Джосева Траума:
«Качканарский горно-обогатительный комбинат (ГОК) является одним из крупнейших железорудных предприятий России. Появилось немало желающих прибрать ГОК в свои руки. Сформировалась мафиозно-коррумпированная группировка в лице Искандера Махмудова (президента УГМК), Михаила Черного, Антона Малевского (лидера измайловской криминальной группировки), Павла Федулева (гендиректора НПРО «Урал») и др.
Непосредственным прикрытием этой группировки стали руководители Свердловской области (...) и генерал МВД А.Л.Орлов, являющийся тайным партнером Махмудова и Черного по бизнесу».
Выругав Ивана Даниловича, Рушайло бросил трубку. Потом перезвонил и хладнокровно, громко, не боясь телефона, приказал Шухову «подумать о Хинштейне».
Интересно: а что здесь думать? После убийства Холодова Запад, Клинтон не простят Ельцину еще одного погибшего журналиста — из той же газеты.
Его разве не Грачев убил? Полторанин прямо говорит: Грачев!
Тогда что остается? Правильно, только тюрьма. Лучше всего — Бутырка, конечно, но Рушайло настаивает на Владимирском централе. Другой регион все-таки, город Владимир: после ареста Хинштейна начнутся митинги, ибо вся «демшиза» перевозбудится. Владимир — это поспокойнее, там — правильный губернатор, управляемый!
Подходящую статью этому бобику, Хинштейну, пока не подобрали; самая «рабочая» — секс с малолетними.
Нет, правда… отличная тема: Хинштейн насилует подростков. Детдомовцы. Они что угодно и на кого угодно покажут, иначе им в детдоме такую жизнь организуют…
Казалось бы: «Покаяние» Абуладзе, Шаламов и, конечно, «Архипелаг ГУЛАГ», широко изданный… — да, все слова о «конторе глубокого бурения», о КГБ СССР, уже сказаны, а 37-й вдруг — юрк! И обратно!
«Делиться надо», — советовал экономист Александр Лившиц.
Делиться?! Да как бы не так! Баранников и Рушайло отнимали у бизнесменов все до крошки. Столыпин ненавидел революционеров, но его реформы только подтолкнули революцию. Солженицын сделал все, чтобы обрушить ГУЛАГ, но именно его книги учили сейчас пытать людей.
Суть нации. Разве суть (если это суть) исчезнет?
Страшно… — а признать приходится: суть…
Какой царь, такая и Россия. Так было, есть и так в России будет всегда. Внешне, по периметру Россия была вроде бы единой и крупной, но исподволь, изнутри, она уже распадалась. У государственных корпораций (таких, как «Газпром», например) появились — вдруг — свои собственные регионы. Скажем, Тюмень. Да разве только Тюмень?! Здесь, в этих «особых зонах РФ», государственные корпорации решали любые вопросы …
Но что там… государственные корпорации: в Нефтеюганске, например, все решает сейчас один человек — Ходорковский.
Все абсолютно. И — его парни. В том числе — из того комсомольского оперотряда в Москве, который он недавно возглавлял…
У них в руках оказался «Юганскнефтегаз», вторая — по объему — компания по добыче нефти. С местным губернатором, Филипенко, парни сразу договорились. Раз и навсегда. Умный мужик, между прочим. Умеет закрывать глаза. И он прав, конечно: лучше закрыть глаза самому. Иначе их закроют другие!
Сейчас есть вопросы по мэру Нефтеюганска Петухову. Отказался от взятки в один миллион долларов, панфиловец чертов, насмерть стоит. Ходорковский — жадный, он не хочет платить налоги в местный бюджет, город — на грани восстания, в городе все стоит, а мэр стоит за людей: неделю как голодает…
Доиграется, подождите. Холодов доигрался — и этот… тоже доиграется.
Решение по нему — уже принято.
Будет расстрелян.
Арестовать Хинштейна выдвинулась оперативная группа Управления уголовного розыска Российской Федерации во главе с первым заместителем начальника Управления генералом Давыдовым, давним приятелем Рушайло.
Но Хинштейна кто-то предупредил, ускользнул, гад.
Ничего, Иван Данилович быстро разыщет это дерьмо, ему и недели хватит. Вот зачем он вызвал сегодня Дениса.
Дело тухлое, противное: Денис — свой парень, свой в доску, никто не спорит, но там, где есть репутационные риски, одного приказа — всегда недостаточно.
Надо так подвести Дениса к выполнению задания, чтобы у него — глаз заблестел, чтобы он кайф словил бы от этой работы, от собственного превосходства над любым журналистом, любой газетой, над всеми!
Папироска упрямо не раскуривалась. Иван Данилович пыхтел-пыхтел, потом разозлился, кинул папироску в пепельницу и потянулся за новой.
Все милицейские кабинеты, даже у полковников, как курилки.
Чтобы там, в Большом театре, не опозориться, Денис с утра пораньше отправил своих ментов в библиотеку. Чтобы разузнали: что это за дулька такая, Жизель, из какой она семьи и почему так рано померла?..
Последний раз Денис был в Большом театре то ли в 72‑м, то ли в 73‑м. На следственных действиях по делу сбежавшего в США танцовщика Александра Годунова.
Денис так и не понял пока, зачем Шухов вызвал его к себе в кабинет, но всякий раз, когда разговор начинался издалека, с Куликовской битвы, Денис понимал: сегодня будет что-то важное.
Старый прием, между прочим: довести сотрудника до такого состояния, что он будет готов выполнить какой угодно приказ (да хоть бы и преступный), взять любой грех на душу, лишь бы только вырваться из этого кабинета…
Прямой потомок рабочей голытьбы с московских окраин, полковник Иван Шухов ненавидел (согласно учению о классах) любое богатство. Статью Хинштейна здесь, в управлении, менты читали чуть ли не вслух. «Сморщить» автора — дело нехитрое, но сейчас, когда Рушайло уже занес над Хинштейном кинжал, сейчас на Хинштейна обязательно выйдут «козырьки». Дураками будут, если не выйдут! Такие парни, как Хинштейн, «соседям с Лубянки» очень нужны.
Если выйдут, значит, предложат «крышу» и… — что тогда? Рушайло боится «соседей» как огня, да их все сейчас боятся, больше, чем при Брежневе.
Со стороны могло показаться, что Иван Данилович не замечает сейчас Дениса, говорит сам с собой, но это не так: Иван Данилович с Дениса глаз не спускал, выбирая момент, когда ему лучше всего приступить, наконец, к настоящему разговору…
Иван Данилович — не заикался, среди ментов нет заик, но когда Иван Данилович нервничал, у него сначала получались первые буквы и уж потом вылетали слова.
Денис любовался Иваном Даниловичем: его убежденным эгоизмом и даже каким-то озорством, его жизненной силой. У таких людей, как он, молодость даже в 60 не заканчивается. Удивительно, конечно: он, этот старый опер, часто несправедливый, очень часто — вспыльчивый, не всегда честный, стоял, однако, за правду (за любую правду) горой.
Тот же Хинштейн младше Шухова на 40 лет. Но ведь он — такой же!
На самом деле слова о «сердце мента» задели Дениса за живое. Никто не спорит, все сотрудники их управления хотели бы жить, как живет сейчас Березовский, но не ради же денег Денис заканчивал когда-то школу милиции и всю жизнь, вот уже сколько лет, гонялся — с утра до ночи — за бандитами в подворотнях, постоянно рискуя собой!
— Товарищ полковник! Разрешите, я пойду? У меня день был рассчитан не на это…
— Куда ты все время торопишься, майор? Талант руководителя — это не талант все делать самому, — п‑понимаешь меня?
Отставка Шухова считалась делом решенным, поэтому Мурашов с удовольствием повесил на Ивана Даниловича хищение алмазов в Гохране.
Вот это грабеж! В России (даже в России) отродясь не происходило ничего подобного, даже во времена Распутина. С устного согласия кабинета министров национальные сокровища России (старинные изделия из золота, серебра и около тысячи алмазов из собрания Гохрана) оказались в руках бывшего бухгалтера института «Микрохирургия глаза» Андрея Козленка.
Козленок убедил премьера, что с помощью его американских связей перед Россией может распахнуться новый, крайне выгодный рынок сбыта алмазной продукции. Разумеется, неофициальный.
Почему не рискнуть? России нужна валюта!
Мурашов был уверен, за Козленком кто-то прячется, может быть — Баранников, может быть — Черномырдин. Мурашов боялся «спалиться».
Там, в Сан-Франциско, Козленок развернулся на широкую ногу.
Он купил всех: журналистов, конгрессменов, мэрию Сан-Франциско и — даже! — копов.
Полицейские Сан-Франциско получили от Козленка дорогой подарок — военно-транспортный вертолет Ка-32.
Им сроду ничего не дарили, они ж — полицейские, а Козленок пообещал еще и катера на воздушной подушке…
Журналисты, Караулов и Дейч, закатили скандал. Караулов бросился в Сан-Франциско, взбаламутил весь город, провел широкую пресс-конференцию и доказал (откуда у Караулова эти бумаги?), что Ка-32 — это завуалированная форма взятки, ибо на Ка-32 Козленок собрался перевозить свои алмазы… Без права проверки.
— Это Пурим! — вопил Караулов на пресс-конференции в уютном «белом зале» «Сан-Франциско кроникл». — Это Пурим, господа, когда люди пьют до тех пор, пока не перестают отличать добро от зла!
В ответ Козленок прикупил человек тридцать пенсионеров, бывших советских граждан, устроивших — в поддержку Козленка — пикет у редакции «Кроникла».
Америка перевозбудилась, Клинтон позвонил Ельцину, потребовал объяснений, Ельцин растерялся, он о Козленке вообще ничего не знал… вот и завертелось все, короче говоря…
Денис заметил, что Ивана Даниловича ужасно раздражает пепельница, набитая окурками: он то и дело косился в ее сторону. А куда их девать-то, эти «бычки», если корзинка для бумаг тоже полна?..
— XX съезд, лапуля, не был бы так похож на спектакль, — продолжал Иван Данилович, вернувшись за стол, — если бы тот же Хрущев вышел бы на трибуну и честно сказал: «Товарищи коммунисты! Вот мы сейчас сидим перед вами, члены Политбюро. Каждый из нас убивал людей. А я, Никита Хрущев, убил больше всех: 160 тысяч человек».
Правда, вперед вырвался некто Эйхе, Роберт Индрикович, многолетний соратник Владимира Ильича.
— И тут Хрущев мог бы, лапуля, оторваться в сердцах от своих бумажек и гневно воскликнуть: «Мы как развернулись, товарищи, в Гражданскую, так и гуляли с тех пор по-черному! Кто-нибудь помнит, как бойцы Красной Армии называли бронированный вагон наших верных товарищей — Дыбенко и Коллонтай, будущего посла?
Правильно: «коллонтаевка»! Что там творилось, Господи… Товарищ Дыбенко крепко выпивал. И беспощадно расстреливал всех, кто попадался ему под руку. Он и товарища Коллонтай, свою супругу, чуть было не расстрелял, потому как решил — с пьяных глаз — что это не Коллонтай, а Фанни Каплан, враг Ленина! Зато товарищ Коллонтай не растерялась, конечно, и так заелдонила сапогом в харю товарищу Дыбенко, что товарищ Дыбенко отключился на четверо суток! И вышел, кстати говоря, из запоя!»
Денис живо представил себе эту сцену: «Ты кто?» — «Забыл, сука?! Сейчас вспомнишь!» И сапогом его, сапогом…
Иван Данилович хорошо, довольно точно изображал Хрущева:
— «Так вот, товарищи делегаты: за Эйхе — 286 тысяч погубленных душ. Потом иду я, ваш первый секретарь: 160 тысяч. За товарищем Сталиным, кстати, по его спискам, 4 тысячи. Но он лично утверждал все наши предложения о расстрелах. Или — не утверждал. Но обычно утверждал, потому как товарищ Сталин был параноик, и, зная это, мы от страха… больной ведь человек!.. — плясали перед ним как могли!»
Иван Данилович вдруг встал, резко схватил пепельницу, подошел к окну и рванул на себя оконные рамы.
Ветер тут же подхватил окурки, и они закружились навстречу прохожим...
«То есть, если бы над Сталиным был бы суд, Сталин был бы неподсуден, — вдруг подумал Денис, — у него справка…»
— Скажи, можно понять Сталина, не зная о его диагнозе? Русская история должна быть такой, майор, какая она была. А не такой, как хотелось бы Хрущеву или кому-то еще…
— Ну да… — чуть было не сплюнул Денис. — Тогда сразу — застрелиться.
— Как это?.. — удивился Иван Данилович. — С какого вдруг передергу?
— А как?! — не отступал Денис. — В 52 года Ленин, товарищ полковник, превратился… в околотень… вы сами говорили… Дальше — Сталин. Человек с диагнозом. Потом — Хрущев. Он тоже быстро сходит с ума и посылает ракеты на Кубу. От Хрущева, от новой мировой войны нас спасает Леонид Ильич Брежнев. Но и он — все видели — быстро превращается в труху. Приходит Андропов. Руководит страной из больницы. За Андроповым приполз Константин Устинович…
— Так… — засмеялся Шухов, — и что?..
— Все мы покупаемся на Горбачева. Но он заигрался со своей перестройкой, так и не объяснил что это такое, и сейчас — рекламирует сумочки.
— И… — подсказал Иван Данилович.
— И… — кивнул Денис на портрет Ельцина. — Я… никого не забыл… товарищ полковник?!
Все его мысли были сейчас только о Елене. Роман с балериной! Нет, это кому рассказать — да?!
Иван Данилович вздохнул и вернулся за письменный стол.
— Помнишь, лозунг был: «Лучше меньше, да лучше»?.. Как, по-твоему, он о чем?
— О товарах.
— Если бы! Нет, лапуля, о людях! Нельзя же, сам посуди, всей царской Россией — и в коммунизм! Это ж… не перестройка! Народ… он же царизмом пропитан, верно? Значит, нужен отбор. По всей строгости революционного времени. Ты обратил внимание, майор, как уверенно русские расстреливают русских?
Денис поднял голову:
— Почему так, Иван Данилович?
— Хороший вопрос, слушай… — Шухов надел очки и вытащил из стола какие-то бумаги. — Может, судьба у нас такая: в страхе жить? Какая-то общая злоба, правда, — я не жил, и ты не будешь жить! Посмотри, у немцев урожайность — 60 центнеров с гектара. На песках. А у нас, лапуля, «от колоса до колоса не слыхать бабьего голоса»! Дали неоглядные: «туда — пятьсот, сюда — пятьсот…» На таких широтах как ты человека разглядишь? Вот и не видим никого, кроме себя! Поэтому раз в сто лет история у нас как бы заново начинается. П‑понимаешь меня?
Приоткрыв дверь, в кабинет заглянул дежурный лейтенант, но остановился, войти не рискнул.
— «Даешь рай на землю немедленно!..» — спокойно предложил Шухов, роясь в бумагах. — Красивый лозунг? Родился на Тамбовщине. Сознательных — в социализм! В «рай», одним словом. Ну а несознательных — ясно куда, в ад…
Товарищ Зиновьев в газете «Правда», лапуля, говорил, что для социализма и ста миллионов людей будет вполне достаточно. Иосиф Виссарионович согласился с выводами товарища Зиновьева. И расстрелял его одним из первых. — Так что Фридман и его «золотой миллиард» — это все песенки 17‑го года, майор! Просто Фридман из-за чванства так и не понял, наверное, что он — немножко Ленин!
— Еврейские штучки! — отмахнулся Денис.
Иван Данилович стал вдруг очень серьезен, даже очки снял.
— А ты заметил, лапуля, что поэты в России долго не живут? Думаешь, Пушкина проклятый царизм погубил? Нет: погубить поэта может только народ. Прими это за аксиому от человека, который знает, о чем говорит!
Если народ разрешает — сильным мира сего — делать с собой все что угодно… скажи, поэт… настоящий поэт… может любоваться таким народом?
Вон, Николка у Пушкина. Юродивый Иваныч! У Николки мальчишки отняли копеечку. Так он — сразу к царю: «Вели их зарезать!»
Копейку, майор! Даже не рубль!
— Хорошо, что я в театр не хожу, — обрадовался Денис. — Тут за день так накувыркаешься, товарищ полковник, а у них… в каждой пьесе… по трупу. И все — с особой жестокостью!..
Он и не знал, что у Пушкина есть какой-то Николка.
Иван Данилович считал себя учеником Льва Романовича Шейнина, знатока преступного мира, следователя с именем.
Когда появились «Дети Арбата», Иван Данилович обомлел: это ж набор откровенных глупостей! Автор не верил архивам, автор верил только самому себе, своим впечатлениям.
— Когда-то, лапуля, был в Москве такой «домушник»: Мишка Питиримов. Крутой кент, как сейчас говорят. И вдруг он — представь! — стал священником. Где-то на Сухаревке слобырдынил рясу, выправил документы, что закончил в Загорске семинарию, всучил митрополиту денег и — получил приход!..
В старости Шейнин был так же одинок, как одинок сейчас Иван Данилович. Друзей — море (после отсидок Лев Романович не вернулся в прокуратуру и полностью перешел на литературную работу), а из близких — никого, так что лейтенант Иван Шухов был ему как сын.
— Спеленали Питиримова по старому делу, лапуля. …
«Как поживаете, батюшка?» — участливо спрашивает Шейнин и предлагает Мишке стакан чая. — «Ой, — гундосит Мишка, — вы ж не поверите, гражданин следователь! Бывают дни, шо я голубь, а бывают — шо памятник…»
Шейнин смеется: «Тогда откуда ряса, Мишка?! И борода?!» — «Ой, вы ж не поверите, гражданин следователь! Я ж теперича в семь раз богаче стал! Народ сам отрывает то, шо я раньше, дурак, через форточку тырил. Церковь… то ж великая фишка, Лев Романович! Единственная организация, где мошенничество никогда не воспринимается как мошенничество! Мне ж вся жизнь пошла в кайф…»
Денис задумался:
— Интересно, как без священника с Богом общаться? Напрямки… что ли?
— Напрямки? Майор, у тебя девушка есть? Ты с ней напрямки общаешься? Или посредник нужен?..
А кто для тебя дороже: твоя любимая девушка, будущая жена, или Бог?
Так вот, Денис: Хрущев — это же Питиримов, — п‑понимаешь меня? Списано на Сталина. Члены Политбюро (спасибо Хрущеву) смыли с себя кровь и спокойно, потирая руки, вернулись в Кремль, в свои кабинеты. Руководить! Вот что такое политика, лапуля, сам видишь… как она делается!
— На фиг! — засмеялся Денис. — На фиг эту политику!..
— Ну что за «на фиг»? — возмутился Иван Данилович. — Как думаешь, Сталин мог бы возглавить Америку? И устроить в Америке чик-чик населению? Вместе с Эйхе, Дыбенко, Хрущевым и прочей сволочью?..
А такой человек, как Гитлер, лапуля, мог бы возглавить Советский Союз? Скажи! М‑моя мысль ясна?
А если бы мог, то кем бы, лапуля, был бы каждый из нас? Ты себя где видишь? В полиции? В гестапо?
Денис вздрогнул:
— Зачем же… ставить людей перед таким выбором? Неизвестно, что вдруг откроется в человеке!
Иван Данилович не ответил и вдруг — поднял голову:
— Почему в октябре 41-го Сталин отправил часть своих маршалов в Куйбышев, в резервный штаб, а сам геройски остался в Москве?
— Чтобы погибнуть, я думаю.
— Правильно. Сталин сам себя расстрелял. Еще в сентябре, лапуля, когда рухнул Смоленск, Сталин — через посла Болгарии в Москве — предложил Гитлеру забрать в рейх все земли, захваченные немцами, но не идти на Москву, ибо у Советского Союза такая территория… никаких немцев не хватит, чтобы встать по контуру!
Данилович все время поглядывал сейчас на корзинку для бумаг, забитую окурками. Неужели корзинка тоже рухнет на головы прохожих?
— Паранойя, лапуля, это куда и как переклинит, в какую сторону. Если — в сторону Днепрогэса, значит, товарищ Сталин построит Днепрогэс за 24 часа. Или — всех расстреляет. Ну а как, война же на пороге! Правда, у товарища Сталина война каждый день на пороге. Зачем он, скажи, полез в Финляндию?
Сначала, в 17-м, Ленин и Сталин, отвечавший за национальности, отдают Финляндию в руки финнов. Могли бы помешать, наверное. Нет, отдали.
И вдруг Сталин решил, что Финляндия должна быть советской!
Хорошо — а о Финской войне мы что-нибудь знаем? Мы все? Об этом позоре? Позор 41-го начался в Финляндии, еще раньше. Там же двести тысяч полегло! Ради чего? Ради нового рейха?! Советского?!
Денис вздрогнул. Речь о Финляндии его насторожила. А вдруг эта сука, Хинштейн, защелился сейчас где-нибудь в Хельсинки?
— А если болезнь, лапуля, ведет в другую сторону, значит, Сталин полгода… — полгода, лапуля! — будет заниматься только врачами! Но правильно говорить, конечно, не «дело врачей», а «дело евреев»: высылка всех евреев Советского Союза на ледовитый берег.
Вот бы кино снять, да? Операция «Белая куропатка». Ведь там, на Новой земле, мотки колючей проволоки и бревна до сих пор валяются! Для бараков.
Сначала Гитлер нацелился. На евреев — прежде всего. Не получилось, Сталин — отбил.
И тут же — сам взялся!
Денис украдкой посматривал на часы: так он в театр опоздает!
Иван Данилович потянулся за папиросой.
— Послы шести стран пробиваются, лапуля, к Сталину. Но Сталин их не принимает — он на всех положил. Ему не привыкать идти против всех. Послов принимает Берия. Но Берия и так прекрасно понимает: высылка евреев на Новую землю — это Третья мировая война!
Опять война? Евреи — это не чеченцы, евреев есть кому защитить. И почему там, где Советский Союз, там всегда война? Сначала Гражданская. Потом, в 20‑м, идиотический поход армии Тухачевского на Варшаву. И Сталин в этом походе идет бок о бок с Тухачевским. Ведь еще сто тысяч человек положили… — ради чего? А дальше — вообще без остановки...
«Интересно… — вдруг подумал Денис. — Среди маршалов Советского Союза был хотя бы один еврей? А среди банкиров сейчас есть хотя бы один русский?»
— Это что ж получается, — вдруг разозлился Денис. — Кому-то — окопы, а кому-то — банковский сектор?..
— Хуже… — перебил его Иван Данилович. — Еще хуже, майор! Когда ты не понимаешь, что все народы — разные, и поэтому, майор, только поэтому… целишься в целый народ, значит, ты целишься, на самом деле, в Господа Бога. Ведь это Он сотворил мир таким. Слушай: если бы там, на сталинских «стройках века», люди не превращались бы в инвалидов, я бы тоже, наверное, был бы сталинистом. Потому что там, где Сталин, там порядок. И — надежда на расцвет. Вера: да, я не дожил, не успел, зато дети мои — доживут!
Денису уже невтерпеж:
— Так кто его… рассчитал, товарищ полковник? Я о Сталине. Берия?
— Больше некому… — развел руками Иван Данилович. — Только какой был выбор? Скажи. Положить всю страну под атомные бомбы? Ты помнишь, когда Сталин… в ящик сыграл? Скажи! Правильно, в день суда над «врачами-отравителями»! В первый же день! И врачей — отпустили. А у Сталина, когда его вскрыли, печень была с мою голову…
При инсульте, лапуля, может быть такая печень?..
Денис не знал, что ответить, но подумал, что больше он вообще ничего не скажет — до тех пор, пока Иван Данилович, наконец, не приступит к делу.
Андрей Караулов
