Читать Часть 1: Память о генералиссимусе в швейцарских Альпах
Читать Часть 2: Схватка за памятник великому полководцу
Когда отмечалось столетие Русского музея, Эдуард Александрович был в числе наиболее почётных гостей. Известный как самый щедрый даритель и меценат номер 1, он на сей раз ничего не презентовал юбилярам. Так и начал свою речь: «В этот раз я вам ничего не привёз...»
Изумление публики сохранялось до тех пор, пока в завершение своего выступления он не объявил: всю свою гигантскую коллекцию картин, среди авторов которых выдающиеся российские живописцы, он завещает Русскому музею. Всё встало на свои места, а барон лишний раз подтвердил своё реноме.
Барон Фальц-Фейн: "Всё это – для Русского музея"
…В канун его награждения орденом Дружбы он получил «пожелание» от российских чиновников составить перечень его даров – полотен, скульптур, исторических реликвий, зачастую в каждом отдельном случае обошедшихся ему во многие десятки, а то и в сотни тысяч долларов.
«Но я же не вёл никаких записей того, что передавал России...» – сокрушался Эдуард Александрович, как-то рассказывая мне об этом.
В итоге с горем пополам ему всё же удалось составить реестр своих даров, уже тогда переваливший за восемь десятков «позиций».
Российский премьер Виктор Черномырдин самолично вручил барону высокую государственную награду на его вилле в столице Лихтенштейна Вадуце.
«Правда, наутро я отнёс орден ювелиру, чтобы он отпаял накладные серп и молот – после того, что под этими символами сотворили с моей бабушкой, я не мог их демонстрировать», – поделился со мной Фальц-Фейн.
О замечательной бабушке барона – чуть ниже. А пока что – о некоторых «позициях» из запрошенного чиновниками реестра.
Усилиями барона перенесён и захоронен на Новодевичьем кладбище прах Фёдора Шаляпина.
С 1922-го до своей кончины в 1938-м певец жил во Франции, где и нашёл место своего упокоения. Настойчивые просьбы советских властей разрешить перевезти его останки на родину не встречали понимания ни у потомков певца, ни у французских властей.
Изобретательный Юлиан Семёнов, который в перерыве между написанием политических детективов оказался причастен к этому деликатному делу, понял, что здесь не обойтись без помощи барона Фальц-Фейна, с его связями и непревзойдённым дипломатическим искусством.
Юлиан Семёнов – частый участник проектов Фальц-Фейна
Эдуард Александрович не подвёл. И потомков певца убедил в важности переноса праха великого русского артиста на родную землю, и помощью своего друга, всемогущего тогда Жака Ширака заручился.
И вот однажды, сидя в шезлонге на пляже в Ницце, барон раскрыл французскую газету и прочитал о состоявшемся историческом перезахоронении на Новодевичьем кладбище. Позвонил, обиженный, Юлиану: что, мол, друг, не предупредил? А оказалось, что и того на торжественную церемонии не удосужились пригласить.
Эдуард Александрович рассказывал мне об этом в одной из давних бесед Обида осталась: он опять об этом вспомнил во время нашей последней встречи на его вилле в Вадуце.
Организаторов переноса праха Шаляпина в Россию на церемонию не пригласили
Между тем сам факт перезахоронения документирован и увековечен – на постаменте памятника Шаляпину на Новодевичьем кладбище выбито:
«Останки перенесены в 1984 г.».
…Прослышав о существовании в неких частных руках вывезенного из России огромного ковра, подаренного шахом персидским российскому императору к 300-летию династии Романовых с вытканными ликами венценосной семьи, барон, уподобившись Шерлоку Холмсу, начал сложнейшие розыски.
В результате чуть ли не в Южной Америке он обнаружил реликвию и после длительных переговоров смог приобрести её за 30 тысяч долларов. Но ему было лестно узнать, что для исторического ковра была специально выделена целая стена дворца в Ливадии...
Где-то в дебрях нью-йоркских антикварных лавок им был обнаружен написанный Левицким портрет одного из главных Екатерининых фаворитов – князя Потёмкина, который и водружен подле портрета императрицы в музее в Крыму.
Портрет князя Потёмкина – очередной дар барона
«Матушке Екатерине, наверное, теперь повеселее в обществе друга сердечного, – лукаво заметил барон во время одной из наших встреч в Швейцарских Альпах. – А отреставрировали картину просто чудесно. И табличку повесили: «Подарок Эдуарда Фальц-Фейна».
Серьёзную брешь в российской культурологии заполнила богатейшая библиотека Дягилева и Лифаря, которую он приобрёл на торгах.
Вместе с французским писателем Жоржем Сименоном и нашим Юлианом Семёновым пытался вести поиски Янтарной комнаты, а после финансировал приобретение дорогостоящего оборудования для её восстановления (ребёнком барон видел эту легендарную комнату, которую показывал ему дедушка). Под его мягким, но настойчивым нажимом Германия возвратила в Россию единственное, что удалось найти от легендарной янтарной комнаты – комод красного дерева и одну из четырёх «родных» флорентийских мозаик…
Однажды в программу очередного Всемирного экономического форума в швейцарском Давосе отдельным пунктом была включена передача бароном российскому премьеру портрета Петра Великого работы неизвестного живописца.
Не известным россиянам было и имя художника Ивана Мясоедова (Евгения Зотова), доброго знакомого барона по Лихтенштейну. Стараниями в том числе и Фальц-Фейна представительная выставка полотен этого художника была привезена в Москву, а сам барон выступил на вернисаже с ярким рассказом о непростой судьбе мастере кисти.
Благодаря проведённой им блестящей политико-дипломатической «операции» Москва в своё время получила право на проведение Олимпиады-80. Председатель (и основатель) Олимпийского комитета Лихтенштейна, он в приватном порядке переговорил с двумя своими дальними родственниками, возглавлявшими комитеты других стран, убедил, что «надо дать Игры Москве» и попросил их провести соответствующие беседы с другими членами МОК.
Расклад голосов оказался таким, какой он накануне предсказывал советскому министру спорта Сергею Павлову (в недавнем прошлом – тот самый «румяный комсомольский вождь»), твёрдо обещая, что
«Москва получит олимпиаду».
Павлов сомневался, ужасно нервничал, метался по коридорам. Барон постарался его успокоить, твёрдо пообещав победу и даже представив расклад голосов.
Тот слушал недоверчиво, раздражённо воскликнув под конец: «Да откуда вы всё это можете знать?!»
А сразу после оглашения результатов раскрасневшийся Павлов выпалил: «Что я могу для вас сделать?». «Визу в СССР», – был ответ.
Прежде на протяжении десятилетий ему в этом отказывали: белоэмигрант. Хоть и стал он эмигрантом в пятилетнем возрасте… Так Фальц-Фейн впервые, в весьма преклонные годы попал в Советский Союз. Правда, по спортивной линии – вынужден был смотреть футбольные матчи заштатных провинциальных клубов.
Заметим, что занятия спортом занимали важное место в его жизни. Вначале велосипед, затем гоночные авто, потом бобслей – в этом виде он не без успеха участвовал в зимней олимпиаде 1936 года. С начала 50-х до начала 70-х он возглавлял Ассоциацию велосипедного спорта Лихтенштейна.
Скоростные автомобили – неотъемлемая часть жизни барона
Он многолетний президент олимпийского комитета княжества. И отнюдь не номинальный. Именно его усилиями получили гражданство брат и сестра Венцель, родившиеся в княжестве потомки судетских немцев. Разглядев в них незаурядный талант горнолыжников, он включил их в олимпийскую сборную.
Чемпион Парижа по велосипеду с одним из своих фанатов. 1930-е
«Когда на открытии зимней Олимпиады-80 в Лейк-Плэсиде мы шли втроём за нашим знаменосцем, на трибунах раздавались раскаты смеха, ведь до нас прошли многолюдные команды других стран, – рассказывал мне барон. – Но на церемонии закрытия нашу крошечную делегацию уже встречали громом аплодисментов. Ещё бы: брат и сестра Венцели на двоих завоевали две золотые и две серебряные медали, что позволило Лихтенштейну в общем медальном зачёте опередить таких корифеев зимних видов спорта, как финны, норвежцы, итальянцы, канадцы и немцы».
Под эгидой возглавляемого бароном МОК лихтенштейнские горнолыжники завоевывали награды и на других олимпиадах.
Благодаря этому по числу медалей на душу населения Лихтенштейн занимает первое место в истории Олимпийских игр, и мало перспектив, что кто-то его опередит.
…А чего стоят многолетние переговоры Фальц-Фейна о возвращении бесценного для нашей истории «архива Соколова» – первого следственного дела о расправе над Николаем Вторым и его семьёй? В конце концов с ними смогла ознакомиться и наша широкая общественность: вместе с документами прошлых веков о хозяйственной деятельности лихтенштейнского княжеского дома телеграфная переписка организаторов убийства царской семьи в Екатеринбурге экспонировалась в московском Собрании частных коллекций.
Странное соседство? Странное, но логичное.
«Однажды ко мне обратился мой друг и сосед – князь Лихтенштейна Ханс-Адам II, – рассказывал мне Эдуард Александрович во время одной из наших встреч в Альпах. – Зная мои связи в России, он надеялся вернуть хозяйственный архив княжеского дома, который хранился в Австрии и был там взят в 1945 году Красной Армией в качестве военного трофея. Но ведь Лихтенштейн не был участником войны! Какие могут быть трофеи?!»
Однако, подняв этот вопрос во время одной из своих встреч с российским премьером, Фальц-Фейн услышал, что просто так родные законодатели не согласятся на выдачу стародавних и явно ненужных бумаг, что «надо что-то дать взамен». Тогда-то Эдуард Александрович подсказал князю приобрести вывезенные на Запад документы следователя Соколова, действовавшего по заданию Колчака.
Князю это обошлось в сто тысяч долларов, а от барона потребовало немалых дипломатических усилий. В дело был вовлечён специально приезжавший в Лихтенштейн Евгений Примаков («ему очень понравился чай, которым я его угощал в моём доме, благодаря Евгению Максимовичу в моем паспорте была поставлена вечная российская виза»).
Обсуждение передачи "архива Соколова" с премьером В. Черномырдиным в Берне. 1994
Сложнейшая акция, которую замыслил и блистательно провел барон, как началась, так и завершилась на высшем уровне: представление документов в московском Собрании личных коллекций провёл Ханс-Адам II, особо отметивший вклад Фальц-Фейна, определивший успех дела.
Если в истории с обменом этих двух архивов потребовались колоссальные связи барона, его авторитет и дипломатическое искусство, то в других случаях бывали нужны в первую очередь его личные средства.
Понять источник его благосостояния нельзя, не услышав от него самого рассказ об истории его жизни, истории его рода.
Читать Часть 4
Владимир Житомирский
