Читать Часть 1: От Лугдуна к Лиону
Читать Часть 2: Два собора: один главный, другой – прославленный
Многое из того, что делает Лион Лионом, находится в «междуречье» – районе, ограниченным Соной и Роной.
Этот район не случайно получил имя Прескиль, что означает «почти остров». (В реальности это полуостров, углом упирающийся в место слияния двух рек).
Здесь несколько умело вписанных в ландшафт площадей.
Самая просторная – Белькур.
Хотя один из путеводителей характеризовал ее как «самую зеленую и тенистую в городе», тень на утрамбованный красный песок отбрасывал лишь помещенный в ее центр конный памятник Людовику XIV.
Наблюдательный человек обратит внимание, что у венценосца (или, точнее, у его коня) отсутствуют стремена. Предание гласит: поздно заметив свой промах, автор памятника от охватившего его ужаса наложил на себя руки.
Конный памятник неудачливому коннику
В действительности же это обычная побасенка, а данную седельную принадлежность скульптор – в отличие от тоги, лаврового венца на голове и римских сандалий – не изобразил, дабы сильнее уподобить «Короля-Солнце» не пользовавшимся ею древнеримским кесарям, в образе которых во время праздников тот иногда гарцевал на любимом скакуне.
Гораздо мрачнее апокрифа была реальная история. Именно падение с лошади стало причиной смерти последнего совершеннолетнего наследника Людовика XIV – герцога Беррийского.
А год спустя и сам монарх рухнул с лошади, что и повлекло трагический конец («…примешь ты смерть от коня своего»).
Так что изобразить Людовика в таком обличье было смелым решением.
Вся эта смесь преданий и исторических событий имеет и постскриптум.
Место для будущего собственного памятника указал сам король во время посещения Лиона. Конная статуя была установлена еще при его жизни.
В 1793 году революционеры переплавили ее на пушки. После реставрации монархии был отлит новый памятник.
И вот сейчас от палящего солнца мы пытаемся укрыться в тени, отбрасываемой последней версией конного «Короля-Солнце».
Самое время еще раз обратиться к «Письмам…» Карамзина, благо наблюдения в них плавно перетекают в размышления:
Среди большой площади, украшаемой густыми аллеями и со всех сторон окруженной великолепными домами, стоит на мраморном подножии бронзовая статуя Лудовика XIV, такой же величины, как монумент нашего российского Петра, хотя сии два героя были весьма неравны в великости духа и дел своих. Подданные прославили Лудовика, Петр прославил своих подданных – первый отчасти способствовал успехам просвещения, второй, как лучезарный бог света, явился на горизонте человечества и осветил глубокую тьму вокруг себя – в правление первого тысячи трудолюбивых французов принуждены были оставить отечество, второй привлек в свое государство искусных и полезных чужеземцев – первого уважаю, как сильного царя; второго почитаю, как великого мужа, как героя, как благодетеля человечества, как моего собственного благодетеля. При сем случае скажу, что мысль поставить статую Петра Великого на диком камне есть для меня прекрасная, несравненная мысль – ибо сей камень служит разительным образом того состояния России, в котором была она до времен своего преобразователя.
Денис Фонвизин
Любопытно, что к параллелям при описании Лиона прибег и создатель незабвенного недоросля – Денис Фонвизин, побывавший здесь незадолго до Карамзина:
По берегу Роны построена линия каменных домов прекрасных и сделан каменный берег, но гораздо похуже петербургского. Сия ситуация делает его очень похожим на Санкт-Петербург, тем наипаче, что Рона не много уже Невы. В окружности города превысокие горы, на которых построены великолепные монастыри, загородные дома с садами и виноградниками. Как за городом, так и в городе все церкви и монастыри украшены картинами величайших мастеров. Видели мы древности, ибо Лион есть один из древнейших городов…
Свой генезис у монумента на другой площади – Терро.
Это фонтан, центр которого занимает конная (с позволения сказать) композиция: видны лишь головы и передние ноги квадриги лошадей, которой управляет прекрасная полуобнаженная дама.
Фонтан-аллегория
Это аллегория: Франция и четыре ее главные реки – Рона, Сона, Сена и Луара (хотя некоторые называют вместо нее Гаронну).
Любопытно, что кони отчаянно рвутся из огромного, поливаемого струями воды каменного постамента-колесницы, которой правит восседающая на ней дама. Однако поводья в ее руках даже не натянуты, так что жуткая энергия коней как бы самопроизвольна...
Фонтан изначально был заказан мэрией города Бордо. Но – не потянули отцы города финансовую составляющую. А тут лионцы подоспели, у которых как раз намечалась Всемирная выставка.
Вот так знаменитый теперь фонтан «Колесница свободы» и оказался на площади Терро.
А с творчеством автора фонтана, даже если и не бывали в Лионе, вы знакомы, держу пари. И не спорьте – проиграете.
Зовут его Фредерик Бартольди.
Ничего не говорящее имя? А Статуя Свободы в Нью-Йорке вам известна? Француз Бартольди – ее автор.
Он же создатель еще многих скульптурных композиций и памятников, установленных в разных странах. В том числе, двухметровой копии подаренной Америке Статуи Свободы, которая украшает парижский Люксембургский сад.
Но мы еще не ушли с площади Терро, у которой весьма насыщенная история. В далеком прошлом тут находились пойменные луга, ежегодно затопляемые водами Роны и Соны. Прекратить это решили с помощью защитных валов.
Сделавшись «сухопутной», площадь стала последовательно использоваться для самых разных целей.
Вначале здесь организовывались военные учения, потом устраивался рынок по продаже свиней, проводились публичные казни, звездочеты собирались для наблюдения за движением планет, революционеры-ткачи стекались на бурные митинги.
Во время Великой французской революции здесь была установлена и активно работала гильотина.
С балкона старинного здания мэрии, фасадом выходящего на Терро, в сентябре 1870 года русский анархист Михаил Бакунин провозгласил «начало мирового восстания»:
Я приехал в Лион, чтобы сражаться или умереть с вами. Я приехал потому, что глубоко убежден, что дело Франции в этот торжественный час, когда поставлен вопрос о самом ее существовании, снова сделалось делом человечества...
Михаил Бакунин призывает к социальной революции
На мэрии было вывешено красное знамя, реявшее там на протяжении полугода.
С этого же балкона после изгнания немецких войск в сентябре 1944 года с приветствием к жителям города, запрудившим площадь, обратился генерал де Голль, который назвал Лион «столицей французского Сопротивления»…
Построенное в XVII веке для монахов-бенедиктинцев замыкающее сбоку нашу площадь пятиэтажное здание в годы Великой французской революции было превращено в Дворец коммерции и искусств – предтечу Музея изящных искусств, коим оно официально стало в середине XIX века.
Это весьма солидное собрание: более двух тысяч полотен, свыше 1300 скульптур. Среди имен: Веронезе и Тинторетто, Рубенс и Рембрандт, Моне и Мане, Гоген и Сезанн, Пикассо и Модильяни, Роден и Цадкин…
Список можно продолжить, добавив, что еще есть разделы древнеегипетского искусства и антики.
Лионский музей имеет все основания считаться в стране вторым по значимости после Лувра.
В одном из залов Музея изящных искусств
Это важнейший, но лишь один в череде городских музеев.
В Музее современного искусства каждый может трактовать увиденное в соответствии не только с собственным интеллектуальным багажом, своими взглядами и представлениями об окружающем мире, но даже и в зависимости от сиюминутного настроения.
Истинных спецов немного. Так что большинство с умным видом взирают на эпатажные инсталляции и изображения, чтобы потом при случае ненароком вкрапить в разговор имя автора какого-нибудь экспоната или даже его название.
В Музее современного искусства
Культурное учреждение, носящее необычное название – Музей слияния. Объяснение простое: он построен у места слияния Соны И Роны. И если вас интересует история человечества, то вам – сюда.
Правда, экспонатов многовато: два миллиона. От космических метеоритов, динозавров и археологических артефактов до образцов искусства африканских племен и результатов труда таксидермистов, представляющих местную фауну.
Мне же больше запомнился сверхсовременный облик музейного здания – архитектора явно не дергали за фалды.
Музей слияния
Антиподом по масштабу будет Музей автоматов – собрание механических кукол. На ваших глазах они начинают двигаться, разыгрывают непритязательные сценки.
И пусть вам пояснят, что в действие их приводят крошечные электродвигатели, всё равно это любопытно. Особенно, когда узнаёшь, что многие из них – запенсионного возраста, изготовлены более семи десятилетий назад.
Куклы-автоматы
И уж не укладывающийся вообще ни в какие рамки представлений о музейном деле предстает проект, названный именем его архитектора Тони Гарнье.
По его разработке в 20-30 годы в восточной части Лиона был возведен большой блок домов. Прошло полвека, и группа художников-энтузиастов превратила стены 24 зданий в нечто праздничное, расписав яркими фресками, которые чаще именуют «муралями». (От французского «mur» – «стена»).
Часть посвящена создателю микрорайона, его градостроительным идеям. На других отображено современное – и разнообразное – видение идеального города.
И, заметим, никто не выскакивал из-за забора с ведром краски, чтобы поскорее замазать появившиеся масштабные картины. Вместо этого художники были удостоены многих наград, в том числе приза ЮНЕСКО.
Сегодня весь этот комплекс носит официальный статус музея.
Одна из фресок Музея Гарнье
И «экспонатами» Музея под открытым небом вовсе не исчерпывается перечень работ в этом своеобразном жанре. Фасады и брандмауэры десятков зданий в Лионе украшают рисунки, по большей части портреты, хотя встречаются и многофигурные композиции.
Традиция украшать фасады изображениями, как считается, берет свое начало с времен Директории, когда в 1798 году был установлен «налог на окна и двери»: чем больше в доме был окон, тем он был выше.
Чтобы не разориться, многие домовладельцы стали окна замуровывать, в связи с чем люди в полутемных и плохо проветриваемых помещениях начинали чаще болеть, это же способствовало возникновению эпидемий.
Даже после отмены этого необычного налога в 1926 году многие окна остались замурованными, поскольку уже не было технической возможности их «раскупорить».
И вот, чтобы фасады выглядели не так мрачно, художники стали довольно натурально изображать окна, появились и нарисованные балконы с людьми на них.
С годами крепло мастерство авторов фресок, и нынешние выполнены столь искусно, что, минуя уровень граффити, поднимаются в разряд муралей – произведений монументальной живописи, высокохудожественных настенных панно.
Это направление, получившее название мурализм, заняло прочное место в современном искусстве. Особых высот оно достигло в минувшем веке в Мексике – вспомнить хотя бы такие имена, как Диего Ривера, Хосе Ороско, Давид Сикейрос, фрески которых прославили их на весь мир.
Диего Ривера. Мураль «История Мексики»
Не забыты они и в Лионе: вы узнаете почерк мексиканских мэтров в муралях на длинных каменных заборах и фасадах домов. Более того, здесь не стесняются признать, чьим творчеством вдохновлялись современные создатели фресок.
Стена одного из домов посвящена великому Ривере.
Дань памяти мексиканскому мастеру
Авторы многочисленных работ на зданиях Лиона не столь известны, но зато они целенаправленно выполняют важную функцию: утверждают в памяти людей тех, кто создавал славу города, здесь родился или долгое время жил и трудился.
Неподготовленный человек издали и не разберет, кто стоит на балконе или виден в окне – хозяин квартиры или кто-то иной. Это так называемые «обманки»: выполненные в естественном масштабе фигуры знаменитых жителей прошлых веков и даже тысячелетий.
Лионский мурализм
Вот на этом семиэтажном доме на набережной Сент-Винсент можно видеть несколько десятков таких людей.
Хотя, например, фигуру римского императора Клавдия вы разглядите не без труда: чем ранее жил персонаж, тем выше этаж, где он запечатлен.
Волею случая кесарь оказался уроженцем Лугдуна: в августе 10 года до новой эры здесь состоялась встреча между императором Августом, его будущим преемником Тиберием и братом последнего – военачальником и консулом Друзом Старшим, приехавшим сюда с супругой, которая и разрешалась в эти дни от бремени.
На мурали – император Клавдий
Хотя в Лионе его считают «своим», дальнейшая судьба Клавдия с этим городом не была связана.
Раннее увлечение науками, многотомные исторические труды – все это вызывало насмешки тогдашнего императора, а затем и сменившего его Тиберия. Не стала легче жизнь Клавдия и при его наследователе – Калигуле.
Своими безумствами тот вызвал возмущение римлян и неожиданно для себя волею заговорщиков Клавдий был возведен на трон.
Он проявил себя выдающимся правителем – благодаря нескольким успешным военным кампаниям значительно расширил границы Римской империи. После своей кончины стал лишь вторым официально обожествленным римским правителем.
Вот и оказался единственным кесарем на мурали.
Читать Часть 4
Владимир Житомирский
