Воспитание духов
Однажды в пыли и тщете повседневности Гофман натолкнулся на здравую мысль, согласно которой весь род человеческий делится на две неравные части: «Одна состоит только из хороших людей, но плохих или вовсе не музыкантов, другая же – из истинных музыкантов». В этом высказывании скрывается зерно его собственной трагедии и не только его, но и всех творцов в общей массе. Противостояние обывателей и творцов неоднократно становилось сюжетом множества пронзительных образцов мирового искусства. Сосуществование реального (с человеческой точки зрения) и «параллельного» мира – «вечный сюжет», в котором все отчетливей обозначается обреченность Художника.
Гофман предпринял поучительный ход (почти как в шахматах), написав в высшей степени метафоричный роман «Житейские мировоззрения кота Мурра». В нем, как в русской матрешке, на дне одной судьбы обнаруживается другая, более прекрасная и необычная. Вложив в уста капельмейстера Иоганнеса Крейслера свои собственные воспоминания, Гофман невольно возвеличил его до чина собственного «альтер-эго». Что же касается кота Мурра, то и здесь читателя подстерегает неожиданность. Летом 1818 года писатель взял в семью кота, коего и нарек именем Мурр. Когда же спустя четыре года, кот скоропостижно скончался, безутешный Гофман разместил в газетах объявления о смерти любимца. Большинство расценило это как фарс, однако же, в душе самого писателя образовалась маленькая «черная дыра», которая долгое время поглощала все радости. Эта утрата, литературно обработанная, предстала перед читателями на последних страницах романа: «...я тебя любил, любил гораздо более многих иных...».
Источник: unsplash.com
Венец печалей
К этому времени казалось, что Гофман выстрадал все, что вообще по силам человеку. Нужда ушла, на смену ей пришли признание и покровительство влиятельных людей. Но за несколько месяцев до кончины судьба решила вновь подложить ему горькую пилюлю: тяжело больной писатель, прикованный к постели в результате жестокого паралича, вынужден был заочно судиться с министерством юстиции, которое подало на него в суд из-за его сатирической пародии – сказки «Повелитель блох». Будучи почти обездвиженным, он диктовал санитарам свои последние произведения, чередуя их с оправдательными речами в суд.
24 июня под утро к нему наведался гость, прекрасный молодой человеком, ликом и статью напоминавший скорее принца, нежели представителя среднего сословия.
– Кто ты? – спросил изумленный Гофман. Его поразила красота незнакомца, ибо чаще всего его ночные посетители были или уродливы, или несчастны.
– Ты меня не узнаёшь? – юноша подошёл ближе к постели больного, склонился над ним то ли в поклоне, то ли в танцевальном па. Его движения были скользящими и осторожными, тонкая фигура напоминала не столько живого человека, сколько изящную куклу на шарнирах. Он приблизил лицо к лицу Гофмана, только тогда писатель увидел, сколь неисчерпаема тоска в глазах неведомого гостя. – Ты дал мне жизнь, ты поверил в меня. Я был твоей частицей, твоей потайной сутью, маленький уродец, годный только на то, чтобы щелкать орехи. Ты подарил мне Мари, а я сделал тебя настоящим. Ты понял, что наши истинные желания продиктованы Богом, и они обязательно исполняются, если ради их осуществления ты готов отдать жизнь. Благодаря мне ты понял, что в каждом из нас живет двойник и, если ты его не замечаешь, он поднимает бунт. Это я привел всех этих странных персонажей в твою жизнь. Это я заставил тебя провести их через трансформацию. Они стали героями твоих книг, о такой прекрасной вечности они могли только мечтать, а ты освободился от груза ночных кошмаров. Ты и теперь меня не узнаешь?
– Щелкунчик, – прошептал Гофман.
– Да, твой любимец, твоя душа. Теперь ты знаешь о превращениях все.
... Рассвет карабкался по крышам домов, оттеняя небо алыми всполохами. Щелкунчик положил руку на грудь Гофмана:
– Сегодня тебе станет легче.
– Правда?
– Разве я тебя когда-нибудь обманывал?
– Нет, – Гофман устало закрыл глаза, – я так давно этого ждал.
... Настало утро. Врач пришел к Гофману, взял его за руку, посчитал пульс, внимательно посмотрел на него:
– Кажется, вам лучше сегодня?
– Да, – Гофман впервые за долгое время улыбнулся, – да мне значительно лучше, почти не болит…
– Почти не болит, – прошептал врач и спешно отвернулся.
Вдогонку ему донеслись слова счастливого пациента:
– Принесите мне перо и бумагу, я напишу письмо жене, обрадую ее.
В полдень Эрнст Амадей Теодор Гофман написал своей дорогой супруге: «Милая моя, все очень хорошо, боли почти нет, я иду на поправку, скоро буду дома, не скучай…». Вечером врач, заходивший к Гофману утром, не пришел к нему. Он был хорошим врачом, а поэтому знал, знаменитому пациенту не доведется вернуться домой, стихнувшая боль свидетельствовала об одном: паралич достиг шейных позвонков, нервные окончания атрофировались. Это был конец.
Рано утром 25 июня 1822 года Эрнст Теодор Амадей Гофман скончался. Подошли к концу 46 лет несчастий, обид, разочарований и лишений, наполненных одиночеством и скитаниями, борьбой за любимое дело и попытками осуществить мечтания. У писателя не осталось биологических детей, по крайней мере, так записано в истории его жизни. Зато со страниц его романов смотрят, дышат существа, которые, благодаря ему, переселились из страны духов в вечность, именуемую литературой. Он проложил им путь в музей человеческих душ. Из адского отребья они превратились в искусство. И как знать, может в благодарность за это они облегчили ему последний день его земного бытия.
P.S. Пытливый читатель спросит: «Так, где же они, превращения, о которых заявил нам автор данной статьи? Все очень просто. Вы узнали историю о том, как бедный несчастливый капельмейстер превратился в писателя, а его ночные видения стали героями его книг, которые читают и по сей день.
Кристина Французова-Януш
