Как я пришёл в кино. Часть первая. Солдат в цирке
Как я пришёл в кино. Часть вторая. Чайная ложка
Как я пришёл в кино. Часть третья. Эхо
Как я пришёл в кино. Часть четвёртая. Очки-авиаторы
Сначала я заболел. Первую ночь я не спал и пускал газы. Вторую ночь я тоже не сомкнул глаз, но газы прекратились. В третью ночь я читал Мамина-Сибиряка. На четвёртую ночь мне в постель положили бледную девушку. Я должен был совершить с ней акт любви, но у меня по-новой пошли газы. Девушка зарделась. Когда мы вышли за кадр, она призналась, что я помог ей вжиться в роль — она тоже пукнула и расслабилась.
Д. Н. Мамин-Сибиряк (1852-1912)
Идея моя была следующая: я снимаюсь в коротком метре в роли юноши с синдромом Питера Пена, вытесняю из международного проката Тимоти Шаламе, с помощью заработанных денег покупаю себя квартиру в Доме на набережной рядом с патриархом Кириллом. После этого счастливо пишу такие сценарии, какие всегда мечтал.
… На пятый день съёмок я понял, что роль начала на меня влиять. Стороны у этого оказались две. Мамин-Сибиряк — действительно хороший писатель. Быть болезненным юношей, в постель к которому кладут бледную девушку, — большое искушение. Так я нашёл внутренний конфликт. Душа моя рвалась искать золото на сибирские рудники, а тело желало быть в постели при градуснике, с обвесом камер и фокус-пуллером, желающим оказаться на месте бледной девушки.
На шестой день я сорвался и убежал со съёмок. Оказалось, что в конце фильма я должен буду съесть сердце этой бледной девушки и взглянуть в камеру, поводя окровавленными губами, с этакой претензией, дескать, «ты следующая, берегись». Эта перспектива казалась такой пленительной, такой ослепляющей, что я подумал: после этого не будет никаких сценариев в Доме на набережной. Это билет в один конец. Скорее всего, на Пхукет.
На седьмой день я вернулся на площадку и сказал режиссёру: «Я знаю, что ты работаешь безукоризненно, что ты не порнограф, что ты любишь зомби-тематику и слэшэры. Я не Шукшин, я не прошу сделать кадр в окружении калины, с комбайном на заднем плане. Но всё-таки я бы не хотел преступать эту черту. Пускать газы — ещё куда ни шло, это хотя бы буффонада, но есть сердце...».
Режиссёр успокаивал меня, говоря: «Не переживай. Дожми эту роль. И после этого фильма я сниму кино по твоему сценарию. У тебя же есть… эта сказка… про девушку, которая по воде ходит… искусство требует жертв».
«Неужели таких?», — думал я, смотря на постель, в которой девушка, до того бывшая бледной, а теперь налившаяся румянцем, куражилась с фокус-пуллером. Они стегали друг друга подушками.
«Я же циркач. Чего мне стоит смертельный номер?», — пронеслось в моей голове.
Режиссёр снова подошёл ко мне и сказал: «Я забыл тебе сказать. Вот, держи». Он протянул мне зубную пасту.
— Что это?
— Мы будем брать твои зубы крупным планом, когда ты будешь жевать сердце. Это хорошая паста. Она, кстати, будет в кадре сбоку, на комоде.
Я решил позвонить отцу. Мне нужна была его помощь. Он в юности работал иллюзионистом в цирке.
— Алло, отец, мне предлагают съесть сердце на камеру.
— Ты чего, сынок, накурился?
Я задумался. Ведь, по роли, несколько ночей я пускал газы. Это было необходимо для того, чтобы я «вжился» в роль. Мой герой, согласно замыслу, доводит себя до изнеможения строгим постом и в финале съедает сердце любимой девушки, потому что никакой другой еды в доме нет. Несколько суток я провёл на воде, поэтому действительно пускал газы, сравнимые по силе разве что с теми, которые рвали меня на части в детстве, когда я наелся грибов строчков.
На мой вопрос «он что, правда не может заказать еду в приложении?» режиссёр ответил: «В том и идея. Это фанатик, луддит, домосед. Он медленно сходит с ума».
— Напомни, пожалуйста, почему я согласился сниматься?
— Из-за тщеславия, — сказал он.
— Ах да. Я хотел, чтобы моя мать увидела меня по телевизору. Фильм же покажут по телевизору?
— Обязательно, в ночной сетке. Но гораздо важнее, что мы отправим его на фестивали, а потом выложим в сеть.
— Покажи плэйбэк.
Мы подошли к камере и просмотрели отснятый материал.
— А как называется фильм?
— «Йомен».
— Как Робин Гуд, что ли? Почему?
— Нет, это игра слов.
— Каких?
— «Ё-мое» и «омен».
Я ещё раз задал себе вопрос, как я здесь оказался.
Но второй режиссёр крикнул: «Стоп! Снято!».
Я взбаламутился — в каком смысле? В смысле — «камера! мотор!»? Или что?
«Замечательно, девочки! Прекрасно, звёздочки мои!», — продолжал второй режиссёр.
Я посмотрел на сцену — на постели сидели фокус-пуллер и девушка, вновь ставшая бледной. Фокус-пуллер (девушка с татуировками в обе руки) жевала сердце бледной девушки.
— Похоже, что у тебя увели фильм, — сказал я режиссёру.
— Похоже, что так, — ответил он.
Мы пошли в ближайший двор, чтобы поиграть в мяч.
Глеб Буланников
