На эту тему у меня лежат две коробки дневников. Но дневники сами по себе — отдельная тема, практически мемуары. А я хочу писать по памяти — с высоты прожитых лет. Как известно, памяти свойственно отсекать всё второстепенное, несущественное и не самое приятное из нашей прожитой жизни, оставляя то светлое и чистое, что помогает нам, уже настоящим, удержать баланс в реальности. А реальность наша как никогда сложна, мало изведана и мало изучена , поскольку все мы в ней первопроходцы, и каждый изобретает свой велосипед и открывает свою Америку. Я с удовольствием Америку поменяю на Аляску, некогда бывшую Русской, которую и буду открывать для себя лично заново. Мою Аляску — мой материк под названием Студенчество.
Предыдущие части:
Из почтальонов Михайловки — в дворники первопрестольной
Танки в центре Москвы
Сникерс в зареве московских пожаров
«Зависнуть» на Остоженке без снобизма и тусовочного чванства
Бурлящая бочажина страстей
Все наши студенты
Сокольники
Моим первым местом жительства в Москве стала улица Егерская. Это Сокольники. У хозяина квартиры, чьими стараниями и неоценимой помощью я оказался в тридцать лет студентом Московского университета (уговорил и угнездил), был чудный пёс Кристоф, полностью — Жан-Кристоф — в честь героя романа Ромена Роллана (пардон за невольную аллитерацию!).
Кристоф — немецкая овчарка, но добрейшее создание, которое из-за большой проходимости жилища, вверенного под его охрану, совершенно потеряло чувство агрессии, всех любило и ко всем ласкалось. На моей лестнице почтения к собачьей породе Кристоф стоит вровень с псом моего детства — Тарзаном. Поскольку обоих нет в живых, я безутешно по ним горюю.
С Кристофом мы поделили одну комнату из трёх — гостевую. И хотя я спал на раскладном кресле, а Кристоф на своём законном коврике у порога, то часов в пять утра он будил меня и тащил на прогулку. Учитывая то, что посиделки по традиции заканчивались в четыре часа утра, а то и позже, был я невыспавшийся, но покорно шёл выгуливать пса.
По утрам мы гуляли вокруг дома, где Кристоф делал своё дело, а я держал его на поводке. По вечерам мы уже ходили гулять в парк — часа на полтора-два. Там Кристоф получал свободу и устремлялся в дебри. Иногда надолго. Но всегда возвращался на зов. Поначалу меня это напрягало: вдруг убежит? Потом я привык и стал полностью доверять своему компаньону.
Кристоф был воспитанный пёс, выполнял основные команды: стоять, сидеть (место!), лежать, апорт и т.д. «Смертельным номером» было действо, когда ему клали на кончик носа лакомство, которое он без команды «можно» не проглатывал. Зато по команде ловко подбрасывал то, что на носу, и на лету хватал своей чёрной пастью. В это время ожидания, когда разрешат, он терял граммов двести слюны.
Валентиновка
Накануне вступительных экзаменов на журфак я переселился в Валентиновку — дачный посёлок за Мытищами. Я знал, что в Валентиновке живут Ю.В. Никулин и певец Валерий Леонтьев (у которого снимался один из выпусков «Рождественских вчтреч Аллы Пугачёвой»). Мне досталась дача С.Л. Соловейчика — известного советского журналиста и педагога, личности легендарной. Сам Симон Львович занимал дачу писателя Анатолия Рыбакова в Переделкино, который, в свою очередь, на тот момент проживал в Америке.
Вскоре я был принят в штат газеты «Первое сентября», которую основал С.Л. Соловейчик. Редакция этого издания — цветник медийных, как сейчас говорят, лиц: Лев Аннинский, Алла Гербер, Алла Перевалова и т.д. Порой редакционные летучки проходили в Переделкино — там была огромная веранда. Самым высоким наслаждением были беседы, поскольку внедрился я в круг высоких интеллектуалов. Не скажу, что очень робел, но рта лишний раз не раскрывал, а больше слушал. Всё же меня изрядно смущал мой неотёсанный внешний вид. Ну, он такой от природы, со временем и саморазвитием с фасадом я не сильно преуспел. Как, скажем, Василий Макарович Шукшин, всю жизнь стеснявшийся своей алтайской «деревенскости».
В Валентиновке я прожил до холодов, так как с отоплением там было неважно. Печь стояла, но дом не прогревала. О том, что туда я переселил часть своей группы №101, я уже писал. На даче у меня был городской телефон и даже телевизор — маленький, чёрно-белый, но исправно работавший. О том, как мы ранним утром встречали рассвет над речкой, я тоже рассказывал.
Иногда я возвращался в Валентиновку заполночь, последней электричкой, и в пустом вагоне находиться было небезопасно. Обычно там пребывали мутные личности, через мою голову иногда пролетали пустые бутылки. Зато профессиональные нищие поведали мне о своих заработках.
Дорожные откровения случайным попутчикам — это целый раздел психологии. Например, одна тётка из Мытищ поделилась, что нищенством собрала дочери на квартиру, а теперь собирает сыну на машину. Дело было до деноминации, в ходу тогда были миллионы. Образ нищего миллионера — это часть нашей новейшей истории.
Поклонная гора
После Валентиновки пришла Остоженка. Место оказалось «блатным», куда без поручительства не воткнуться. Мне опять же помогли. Остоженский цикл я достаточно подробно осветил.
После Остоженки была улица Кременчугская — за Поклонной горой, в районе магазина «Минск». Там я жил в бывшем здании по ведомству совмина РСФСР. Жил практически бесплатно, как и прежде. У меня была своя огромная комната в двухкомнатном блоке.
Моим соседом был татарин Тимур, родом из Кушки (Туркменистан) — самой южной части СССР. Он таксовал. У него были жена и дочка. Тимур неоднократно конфликтовал с рекетирами и просто теми, кто отказывался платить за проезд. Но зарабатывал прилично. Зарабатывал он буквально под стволом у виска. Такие были времена.
С Тимуром мы жили дружно, не помню ни одной стычки. Зато комендантша у нас была сволочь. Меня она сразу невзлюбила, потому что поселил меня в это ведомственное здание, уже вовсю шедшее под приватизацию, префект Западного округа лично, а на эти метры у комендатши, видимо, были свои планы. Ведь ЖКХ — золотое дно не только в столице.
Не боясь конфронтации с А.М. Брячихиным, который меня уважал и всегда шёл мне навстречу (это префект), наша Любовь Петровна, которую мы величали Ненависть Петровна, без конца переселяла меня, гоняя по этажам. Я устал собирать и разбирать свои манатки. Смотрела она на меня косо, разговаривала грубо. Зато устраивала пиры Валтасара по всякому поводу прямо на рабочем месте. На этих пирах в ту пору столы ломились.
В общем, жила лимитчица с Украины на широкую ногу и чувствовала себя московской хозяйкой с пресловутым «понаехали тут!» Потом её выперли. Её место заняла Вера — прекрасная женщина, очень простая, добрая и чистосердечная, полная противоположность этой грымзы Петровны. С Верой у нас и прежде были хорошие отношения. Она меня держала до последнего, пока свои права на эту жилплощадь не заявили её приватизаторы. И не брала с меня ни копейки.
Автор этих строк
Красногорск
Так я переселился в Красногорск. Причём в срочном порядке. Красногорск — это практически пригород, три небольших перегона на электричке от Тушино. Там мы с моим знакомым, которому тоже срочно пришлось искать новое жильё, сняли две комнаты у одинокого старичка на улице Железнодорожной. То есть той, которая идёт вдоль линии. На электричку было бегать удобно.
Наш хозяин работал токарем шестого разряда на заводе, который производил военную оптику. Оптика в ту пору, когда наша армия была повержена в руины, шла на экспорт — в основном в Азию. Дед крепко выпивал. Однажды пришёл с работы в носках. Была осень, на улице грязь. Но на заводе его уважали, давали путёвки в престижные санатории. Дед в подпитии любил поболтать. Сорил пеплом от сигареты на пол, ему было скучно одному.
Однако сначала расскажу о вселении. Две недели у меня ушли на уборку помещений и приведение их в надлежащий вид. До нас там был вертеп, устроенный пьющей дочерью хозяина. Там стояли панцирные койки — штук шесть. На них спали тёмные личности. Одно из этих существ, когда мы только приехали, выползло в смежную комнату и пыталось помочиться в угол. Всё дерево за окном было увешано целлофановыми пакетами и использованными презервативами. Дерево очистить не удалось, этот мусор сдувал ветер.
С нами в жизнь хозяина вошёл какой-то порядок. Но ненадолго. Где-то через полгода в квартире появилась бойкая старушка Антонина Сергеевна. Бывшая жена хозяина. Прежде она работала в гостиничной сфере, поэтому сразу стала наводить свои порядки. Она бы тут не появилась, но её выпроводил из Москвы зять. И эта матрона, выставив впереди себя внучку Люсю, принудила деда принять их на жительство. Поселились они втроём в комнате деда.
Антонина Сергеевна вскоре затеяла ремонт кухни и прихожей. Поставила металлическую дверь, которую однажды заблокировало, и мы смогли попасть на работу только при помощи МЧС. Антонина Сергеевна была сектантка — свидетельница Иеговы. Тогда эта секта с корнями в Америке в перестроечной Москве процветала. По телефону ей всё время звонили «братья и сестры». И меня она активно тянула в эту секту.
Меня вообще все тянут в свои сообщества: старообрядцы, адвентисты седьмого дня, баптисты… Я всем нужен, потому что умный. От Антонины Сергеевны я отбивался шутками, как в своё время беспартийные от членства в КПСС. Говорил, что несознательный, не дорос и мало верю в бога. В конце концов она отстала. Но зато мы с ней как бы и подружились.
Отрадное
После Красногорска я перебрался в Москву, в район Отрадное. Сам искал на ближайшем рынке грузовик, сам таскал вещи. Уж и не знаю, как управился. Мой теперешний хозяин жил один, а нашёл мне его сосед сверху, который работал фотографом в редакции «районки» Северо-Восточного округа, где и я в то время сотрудничал. Меня в эту редакцию перетянул мой бывший главный редактор по газете «Известия», вернее воскресному приложению «Неделя». Тогда штат издательства расформировали, потому что поменялись хозяева. И Ю.А. Сорокин подвизался делать эту «районку». Редакция находилась в Марьиной Роще, неподалёку от театра «Сатирикон», на первом этаже обычной пятиэтажки. Я туда ходил через Савёловский рынок.
В Отрадном хозяина звали Борис Сергеевич. Он не просто сильно пил, а не просыхал. Какая-то особа поставляла ему спирт. Запивал он его молоком. К вечеру подняться не мог на своей кухонке, я таскал его в кровать. Наутро он приходил в себя и говорил: «Я хочу, чтобы ты соскочил». То есть, чтобы я съехал.
В своё время Борис Сергеевич осуществлял крупные торговые махинации, неоднократно залегал на дно, прячась от ОБХСС, мануфактуру он воровал вагонами, потому что заведовал специализированными магазинами и был в сговоре с профильными фабриками. У него была жена, молодая, которую он одевал в меха и золото. Потом жена его бросила, укатила с дочкой в Америку, отняв всё, что можно. А это три автомобиля и три гаража, две, кажется, квартиры и сбережения. Мужу остались эта затрапезная «двушка» и воспоминания. К концу моего проживания, чувствуя то, что «бывший» дышит на ладан, его благоверная нарисовалась в столице с претензиями на оставшуюся жилплощадь. А хозяина я застал трезвым и чисто выбритым. Спустя короткое время он умер.
У хозяина был кот Данила — перс. Когда я его впервые увидел, я не сразу понял, что это кот. По бокам у Данилы свисали два крыла — как у подбитой птицы. Это были колтуны. Борис Сергеевич заявил, что кота надо умертвить — болеет он. Мы с однокашником Борисом повезли Данилу в ветлечебницу, был поздний вечер, да ещё в одном месте перекрыли трассу, пришлось искать объезд, на приём мы попали заполночь. Врач осмотрел и сказал, что с котом всё в порядке, руками оторвал колтуны и протянул нам: «Пусть хозяин засунет их в одно место! За котом ухаживать надо».
Данила был кот вреднючий. Во-первых, он не ел рыбу, а только сухой корм. Во-вторых, нагло располагался на обеденном столе, не очень желая его покидать. В-третьих, когда я уехал как-то из Москвы, по приезду обнаружил все свои вещи обмоченными. Так Данила мстил, что я его «бросил». Но, по идее, я взял его под опеку, хозяин им вообще не занимался, а только, что называется, мучил скотину.
Киевский вокзал
После Отрадного я поселился на Дорогомиловской, в доме №1, возле Киевского вокзала. Эта комната мне досталась по наследству — прежде там жил другой мой однокашник Сергей. Поэтому и цена за съём получилась сходная. Хозяина звали Валерий Данилович — бывший сотрудник главка. Практически, человек работал в министерстве. С женой он был в разводе, но имел дочь. Дочь была больна. Жена регулярно появлялась на пороге и просила денег. Он ругался, но давал.
Большая Дорогомиловская, как известно, сливается с Кутузовским проспектом. В нескольких домах от меня уже жили и вожди СССР, и народные артисты. А я вернулся на круги своя, только с другого конца Триумфальной арки. Жил за Поклонной — поселился на Киевской. Новых станций метро тогда ещё не было, но уже строились эстакады и развязки.
Валерий Данилович был глубоко болен. Трофические язвы, ноги чёрные, ходил буквой Г, а в прихожке стояли три большие коробки лекарств. У него было два брата. Старший умер, а средний захаживал в гости. Он занимал высокую инженерную должность в Метрострое и уважал антисемитские темы, мы постоянно на них сталкивались лбами. Но ко мне, в принципе, относился хорошо.
Когда Валерия Даниловича не стало — он умер на моих руках, то его брат, имевший права на свою долю в этом доме, оставил меня жить ещё на полгода, бесплатно, пока в права не вступит дочь хозяина. А вообще, когда хозяин отошёл, тут же появилась какая-то тётка, оказавшаяся сестрой бывшей жены (!) и стала меня активно выгонять. Эту особу мы спровадили, больше она носа не показывала. Зато телефон стали обрывать «чёрные риэлторы». И что только они ни обещали со мной сделать, и как только ни обзывали, выковыривая меня с престижных метров! Мне пришлось поставить автоответчик — эту публику я тоже благополучно отвадил.
Валерий Данилович был человек своеобразный. Мы страшно ругались, он был вспыльчивый. Потом оба дружно пили сердечные капли и мирились. Однажды знакомая мне подкинула котёнка — хозяин взбесился: «Я тебе этого никогда не прощу!». Через три часа он уже поил котёнка молоком, а вскоре вообще стал заниматься его воспитанием, поскольку меня днями не было дома.
Как-то котёнок пропал — ушёл через окно по карнизу, как обычно, но не вернулся. Я полночи лазил по чердаку с фонариком, так насел на меня Валерий Данилович, а через два дня его принесла соседка. Заодно она принесла какой-то кошачьей травки в коробочке, а тот ещё вдобавок её на моих глазах описал.
Однажды Валерий Данилович потерял вставную челюсть. Без зубов он выглядел забавно. Через полгода челюсть нашлась — лицо хозяина преобразилось и стало не таким уж благодушным. Но я уже к нему привык, и антипатии не случилось. Хотя характер у него был трудный.
А Валерия Даниловича мы похоронили чин-чином, справили поминки в ресторане, и я там был на правах члена семьи...
Сергей Парамонов
