В ходе встречи представителей советской и американской общественности в городке Чатокуа основная часть дня была занята семинарами, дискуссиями, «круглыми столами» с обменом мнениями и вспыхивающими диспутами.
Хотя хватало времени и на общие весьма неформальные обеды за длинными столами на открытом воздухе. На интервью – для будущих статей, и на встречные – американским газетчикам и телевизионщикам. На посещение jam session, когда трое саксофонистов – два гостя из советской ещё Эстонии и обитавший тогда в Штатах Игорь Бутман заводили друг друга, а заодно и всех оказавшихся рядом волшебными переливами своих тенор-саксофонов.
Дискуссии проходили сразу в нескольких местах
И даже на такие развлечения, как обучение местной разновидности кадрили (square dance) под аплодисменты и одобрительный (надеюсь!) смех собравшихся вокруг импровизированной танцплощадки. На этот эксперимент я отважился лишь потому, что был на тридцать пять лет моложе и на столько же килограммов легче. За сим легкомысленным занятием меня застукала пара репортеров, после этого напросившихся к завтраку на следующее утро.
По просьбе своей соседки и приятельницы Китти Кларк, обаятельной, любознательной и гостеприимной, которой не хватило постояльцев из СССР, Крис великодушно сдала ей в аренду своего гостя для совместного завтрака, куда и прибыли двое газетчиков.
Завтрак под фотокамеру
Фотосъёмку вела Робин Уитек, в какой-то момент для красоты кадра попросившая меня взять в руки огромный кувшин с молоком (хотя молока я вообще не пью – но как не пойти навстречу коллеге!). Параллельно её коллега Эндрю Зайяк задавал вопросы.
В итоге появился большой материал в многостраничной газете Akron Beacon Journal. На первой полосе в подборке фото был помещён популярный здесь плакат «Добро пожаловать. Welcome» и снимок московского гостя, делающего легкомысленные па, с подписью «Редактор советского журнала Владимир Житомирский осваивает кадриль».
Именной значок участника встречи в Чатокуа
В продолжении материала на одной из внутренних полос, в частности говорилось:
«Советские гости стремятся убедить американцев оценить медленные, но важные перемены, приносимые гласностью, недавно принятой политикой, допускающей общественную критику. “Люди ощущают, что в их силах сделать немалое. Они чувствуют собственную значимость”, – объяснял Владимир Житомирский, редактор внешне похожего на Time журнала «Новое время». Это позволяет лучше выполнять свою работу, двигает вперед экономику, говорил Житомирский на английском с заметным акцентом. “Прежде многие люди работали с ленцой”. До небес взлетели тиражи ведущих газет, “поскольку они сделались более интересными. Газеты публикуют различные точки зрения, и мнения сталкиваются”, продолжал Житомирский, делая руками жесты, напоминающие движения лопастей миксера. “И это реальная действительность”. Для американцев идея гласности принесла непосредственные и ощутимые дивиденды: личные контакты с её носителями.
Во вторник Житомирский завтракал в коттедже Китти Кларк из города Бат. Каждому из троих детей Китти он вручил советские монетки, объясняя, что на них можно (в его стране) купить. Он отпустил несколько отмеченных хорошим вкусом шуток относительно собственного отцовства и своей лысинки. (В последнем случае, помнится, во время установки света для съёмки я предупредил коллег, что моя макушка может бликовать – В.Ж.) “Он просто потрясающий, от него исходит теплота, и такой обходительный. Он умеет острить по-английски”, – заметила его официальная хозяйка Крис Кормэн (Карсмэн – В.Ж.) из Цинциннати. “Вы всегда желанный гость”, – добавила, обращаясь к нему, миссис Кларк».
Забегая вперед, скажу, что спустя несколько лет, когда у нас случились перебои с продуктами, именно Китти прислала первую неожиданную посылку с провиантом, потом к Рождеству с подарками, прислала «подкормку» и Крис. Все это было трогательно и, прямо скажем, в тот момент оказалось не лишним…
Но вернёмся в дом моих «официальных» хозяев.
Повторюсь, я отдавал себе отчёт, что вовсе не мои замечательные, и явно преувеличенные, человеческие качества стали причиной форменного паломничества, которому подвергся дом Крис.
Моя «официальная хозяйка» Крис Карсмэн (слева)
Сброшенное с плеч многолетнее бремя ожидания ядерного нападения «империи зла», к тому же столь стремительно меняющей свою зловещую природу, притягивало ко всем нам, в первую очередь к тем, кто мог изъясняться по-английски, массу людей. Многие приводили детей, а кое-кто даже приносил младенцев, чтобы показать и послушать «человека оттуда».
Особенно подолгу мы беседовали с Дэвидом Уайссбардом, коренастым мужчиной моего возраста, с внимательным взглядом, седой бородкой и такими же седыми баками, хотя венчик волос сохранил естественный блондинистый цвет, каковой прежде была его прическа. Он проповедник, принадлежит к унитарианской церкви, разновидности протестантизма, так что носит вполне мирскую одежду.
Пришёл познакомиться проповедник Дэвид Уайссбард
«Наша церковь находится на левом краю различных вероучений, – объяснял Дэвид за ужином, на который он меня пригласил. – Я верю не в существование бога, а в то, что жизнь – это дар, и мы несём ответственность за него. По воскресеньям я читаю проповеди, я их называю лекциями, это страниц 10-15 текста, делюсь в них своими мыслями с прихожанами. Потом начинается обмен мнениями, порой разгорается дискуссия».
«О чём будет ближайшая лекция?» – спросил я.
«Я буду говорить о том, что увидел, услышал, понял в Чатокуа… Разве это конструктивно – обвинять Советский Союз во всех смертных грехах, учить его, в идеальном свете выставлять американскую жизнь? Кого хотят провести те, кто так поступает?.. Уверен, главная задача – сохранить жизнь на Земле, уничтожить смертельную опасность. Нужно упорно искать пути к этому, а не поучать другие страны, как себя вести… Пусть каждый задумается о своей миссии в этом мире – об этом я, вероятно, и буду говорить с прихожанами», – отвечал Дэвид.
Со своей стороны, отвечая на многочисленные вопросы собеседника, я щедро делился с ним перестроечной эйфорией, старался уверить его (и себя) в небеспочвенности возникших надежд.
Уайссбард угостил меня замечательным спагетти. Но поразил другим, – как бы дико это сейчас ни звучало, – и я честно ему об этом сказал. Я увидел, что свои проповеди он пишет на компьютере. Для нас в 1987 году компьютеризация маячила где-то очень и очень далеко, на горизонте, можно сказать. А тут – священнослужитель проповеди пишет, сидя перед экраном…
Потом Дэвид пришлёт мне текст своей «лекции», которая бросит меня в краску жуткого смущения. Проповедь в значительной мере, в восторженных выражениях была посвящена моей персоне, я преподносился как некий провозвестник кардинальных перемен… Мне даже неловко об этом сейчас писать.
Лучше вернуться к теме пива, благо, как читатель знает, привезены были керамические пивные сувениры, да и возникла она в Чатокуа в первый же вечер.
Я презентовал хозяйке традиционные сувениры – набор хохломы, баночку черной икры, бутылку «Столичной». Последняя и была водружена на стол за ужином: русские ведь не могут без водки? Я посоветовал сохранить бутылку для какого-нибудь торжественного случая, сказав, что предпочитаю более легкие напитки – пиво, к примеру. И оно в холодильнике у предусмотрительных хозяев нашлось.
Конечно, последовало неотвратимое, произнесённое по-русски «На здоровье!». И моё, уже множество раз повторенное объяснение, когда эти слова уместны в России и что в застолье при поднятии бокалов и рюмок говорят вовсе не это.
Присутствовавший за столом мистер Карсмэн, шатен спортивного вида с аккуратной бородкой, показав свою осведомлённость, заметил, что в России, как он слышал, принято произносить пространные тосты и, может быть, гость сможет продемонстрировать нечто подобное… Покопавшись в памяти, и, благо дети уже вышли из-за стола, я извлёк следующее:
«В давние времена в Париже жила одна роскошная и чрезвычайно дорогая куртизанка. Визит к ней стоил сто тысяч франков. Конечно, её посещали люди чрезвычайно богатые, обычно увенчанные титулами. И вот однажды парижские студенты, которых было как раз сто тысяч, скинулись по франку и разыграли в лотерею «счастливый билет» – право с этой суммой отправиться к куртизанке. Счастливчика, бедно одетого молодого человека, не пропускали в её обитель, пока он не предъявил объемистый пакет с мелкими купюрами. Дама с улыбкой встретила своего необычного гостя, положившего на туалетный столик пакет с франками, и попросила рассказать предысторию его визита. Что тот бесхитростно и сделал. “Сколько же здесь лично ваших денег?” – “Один франк”, – был ответ. Тогда она вынула из пачки однофранковую банкноту и, протянув ее гостю, с улыбкой произнесла: “Возьмите ваши деньги. Впервые в жизни я хочу принадлежать мужчине бесплатно”.
Так выпьем же за бескорыстную любовь!»
Все со смехом подняли высокие стаканы с пивом… Кто-то поддержал мой легкомысленный тон, предложив выпить за то, что мы не в штате Айова. Оказывается, там в каком-то заштатном городке, кажется Эймсе, существует закон, запрещающий отправляться в постель с дамой мужчине, выпившему более трех глотков пива. Поистине варварский закон! Эта мысль получила всеобщее одобрение собравшихся.
Вообще, напиток этот здесь очень популярен. Кружки с пенным ставились на стол не только за домашними трапезами, но и за коллективными, о которых я упоминал выше. Один из многочисленных гостей – соседей Крис, возможно, в знак признательности за мои подробные рассказы о переменах в СССР, а скорее, за сами эти перемены одарил меня презентом – редкой кружкой, той самой с нестандартной емкостью 0,7 литра.
Калифорнийский колледж, к юбилею которого была изготовлена небольшая партия этих сосудов, как я услышал, обрёл, несмотря на свою молодость, довольно богатую историю. В середине 60-х – начале 70-х годов он прогремел на всю страну бурными выступлениями студентов против войны во Вьетнаме. Бунтовали студенты и против социального и расового неравенства в стенах их учебного заведения. Во время одного из таких выступлений, спровоцированного расистскими взглядами тренера футбольной команды, третировавшего темнокожих спортсменов, студенты, чтобы привлечь внимание к своим требованиям уволить расиста, даже захватили часть учебного корпуса… В общем, кружка с историей.
Другой гость тоже сделал мне подарок – лингвистический. Он рассказал о происхождении названия городка и значении самого слова «Чатокуа».
Оно взято из языка индейского племени Сенека, поведал он. Вначале им было названо озеро, на берегу которого потом возникнет одноимённый поселок. Озеро как бы состоит из двух водоёмов с узким проливом между ними. Поэтому чаще слово «Чатокуа» переводят, как «мешок, перехваченный посередине» ("a bag tied in the middle") или «пара связанных мокасин» ("two moccasins fastened together").
Озеро Чатокуа на гравюре XIX века
Но возможны и совсем другие варианты толкования индейского слова: связанное с озером – «пойманная рыба» ("fish taken out"), или вовсе с иным смыслом – «место, где можно заблудиться» ("the place where one is lost"), «туманное место» ("foggy place") и даже зловещее «место лёгкой смерти» ("the place of easy death").
Но мне больше пришлось по душе ещё одно толкование: «высокое место» ("high up"). Ведь встреча в Чатокуа стала на тот момент пиком добрых отношений граждан, во всяком случае, их представителей, двух дотоле враждебных друг другу стран.
Красоты Чатокуа
Какие прекрасные надежды тогда рождались…
О чём теперь можно только вспоминать, глядя на разноёмкостные кружки.
Владимир Житомирский
