Попытка — …тоски?

Скучаю ли по России? — Нет. Не скучаю. Разве только…

…по старым булыжным мостовым.

…по названиям: Борисоглебский… Остоженка… Сивцев-Вражек… Лубянка… — мой книжно-музыкальный мир!

..по фонарям, по узким переулочкам, где можно забыть, в каком веке ты живёшь.

…по ушедшим годам беззаботной юности, когда могла позволить себе роскошь провести целый день сидя, например, на скамейке у Патриарших, с блокнотом и книгой в руках.

…по рыжей осени. Здесь — зелёная, как и зима впрочем. Но белой зимы (снега) — не жаль. Даже наоборот, какой-то дикий, детский восторг охватывает от осознания, что там — холод, а здесь — тепло.

…по предновогодним заснеженным улицам, горящим суетливым ожиданием праздника. И странно, любила не сам праздник, а именно ожидание его. И почему-то так грустно и одиноко всегда было в эту искрящуюся ночь.

…по книжным магазинам — ах, как не хватает! Сколько раз оставляла там стипендию, всю — до последней копейки. Летела домой счастливая и готовая дать отпор маме, которая с порога ругала уже, что ни на кофточку, ни на туфельки. Сейчас практически что угодно можно достать в электронном виде, но… как не хватает со-прикосновения с бумажными листами: трогать и наслаждаться, с запахом: глубоко вдохнуть, уткнувштсь носом в саму середину (сердцевину) распахнутых белых крыльев. Удручает отсутствие книжной собственности, ощущения, что — целиком моё, везде моё, когда захочу моё. Электронный вариант — это просто текст. Книга — друг. Верный, безмолвный (но раскрыв…).

Но язык не поворачивается назвать всё это тоской по России. Это тоска по земле — той, по запахам земли — тем, по беззаботным годам юности (которые, надо сказать, закончились там, и тоска по ним началась ещё — там). Да и тоска ли это? По студенческим годам — может быть. Потому что хотела бы ещё раз прожить и почувствовать это упоение: свободой, предвкушением нового (каждый сентябрь так начинался), независимостью. Сейчас с тёплой улыбкой вспоминаю период юношеского максимализма, который сменился неудивлением и ровностью в отношении к окружающему миру. С каким трепетом в душе уезжала из Владимира в Москву! Бредила ею — во сне и наяву. Разочаровалась. И гуляя по улицам, так часто в голове звучали строки:

Думала, это цитадель искусств, творческих людей. До этой цитадели нужно добраться, разгребая её под завалами хлама и мишуры. Юная была, наивная. Не это правит миром. Всю мою молодость мама говорила мне: «Какая ты дурочка! Веришь всем!» Я и сейчас верю, ни чуть не меньше, чем тогда. Не могу жить с подозрениями в душе — тяжело и противно как-то… Предпочитаю быть обманутой, чем самой обмануть. Обмануть в выгоду себе — какая мерзость и низость. И ещё: когда видела, что обманывают — самой становилось до онемения стыдно и неловко, как будто не они — меня, а я — их обкрадываю.

Часто слышу такую фразу: «Каким стал мир! Какими стали люди — жестокими, жадными, злыми!» Никакими они не стали, какими были сотни лет назад, такими и остались.

Обыкновенные люди…

По самой России тоски нет. Ведь тосковать, это значит хотеть вернуться. Ни тоски, ни желания вернуться. Ни к российскому быту и свинству, ни к морозам и слякоти. Это осталось в прошлой жизни.

А в настоящей жизни есть жара. И сразу признаюсь: я её не переношу, я её прошу — остаться подольше. Не переношу, а превозношу — впитываю, удерживая в себе, запасаясь теплом на дождливые зимние месяцы. Но знаю, что не хватит! В первый же прохладный сентябрьский вечер буду грустить о том, что лето заканчивается. Я до жары — жадная. И до влаги жадная. Делаю шаг из холодной сухости помещения во влажный тёплый вечер. Рот рас-тя-ги-ва-ет-ся в несдерживаемой улыбке (до ушей). И именно вечер удивляет. Потому что тело отлично помнит, что вечер — это уже прохлада, что если ночью из дома и света — на улицу и темноту, то это холод. А здесь — наоборот! Люблю наоборот. Люблю жару. Люблю влагу. Люблю южное лето. За расслабленность: не нужно изощряться при выходе на прогулку, пытаясь захватить с собой одежду на все случаи перемены погоды. За уверенность: в долгих неделях, месяцах глубокой бездонной синевы и яркого солнца над головой. Летняя синева неба — с бирюзой, такая яркая и насыщенная. В детстве это моё воображаемое море, которого не видела — переворачиваю голову и смотрю на него (вверх ногами).

Нет ощущения чужого, экзотичного, неродного и далёкого Востока. Да и откуда ему взяться, если сама родилась в Узбекистане и все школьные летние каникулы, год за годом, проводила там. В Израиле новыми оказались только пальмы и море. Остальное знакомо и даже больше. Да, много любила в России, но и столько всего люблю здесь! Люблю белые камни города, розовеющие на закате дня. Люблю заход субботы — за тишину и праздничность, за дивные ароматы, которые по улицам рекой разливаются. Люблю неуёмное, круглогоднее цветение и зелень — деревья, как зажжённые волшебником фонари, по очереди, не переставая удивлять, вспыхивают яркими огнями: жёлтыми, сиреневыми, красными, белыми! Люблю здешнюю осень (хотя той и не хватает), когда не покидают (грустно), а прилетают перелётные птицы. «Ласточкина осень» (Лех!). Люблю кипарисы и розмариновые рощи. Люблю то, что детей здесь столько, сколько цветов — много, везде и повсюду, кружатся шумными стайками. Люблю тёплую палитру горизонта — розово-лилово-сизую, в нежной песчаной дымке. Люблю ощущение сада: огромные гроздья фиников, оливки и инжир в парке, мандарины и кумкват возле дома. Люблю птиц, не смолкающих ночью.

Не жаль того, что ушло, рада, что оно было — нет тоски в сердце, есть тепло воспоминаний. Нет чужого — родное не нашла ещё. Смогу ли? Ведь не причалить к берегу, остановиться, а кочевать с места на место, узнавая и впитывая новое, и — любить! Ведь столько всего ещё можно (и буду!) любить! (Чувство любви вытесняет чувство тоски).

И есть обратное: тоска по неизведанному, по тем улицам, фонарям, звёздам, камням, цветам, которых не видела — тоскую увидеть их! И — люблю!

Ваша Ольга Либенсон