Узкий стаканчик в тяжелом подстаканнике серого металла, похожего на свинец, приехал из Франции. На стекле вверху стоит риска с обозначением – 0,25 cl – половина объема стандартной кружки, и рисунок старого промышленного здания.
Это пивоварня в департаменте Нор, где-то в предместьях города Лилля. Кажется, местечко называлось Като-Камбрези, но за давностью лет могу и ошибиться. С середины 70-х прошло достаточно времени.
…Тогдашний май был очень жарким, даже на севере Франции. И когда нашей делегации «представителей советской молодежной общественности» после завершения не слишком обременительных симпозиумов объявили, что предстоит поездка на пивоварню, это было встречено всеобщей радостью.
В центре Лилля
Кто-то вспомнил, как был на подобной экскурсии в подмосковном Егорьевске, где экскурсия на тамошний пивной завод свелась к веселой дегустации, в ходе которой янтарный напиток лился рекой.
Вот, собственно, в ожидании подобного мы и вошли в довольно старое здание.
Рассадив нас в зале на скамьи за дубовыми столами, деловитая представительница предприятия по связи с общественностью стала подробно рассказывать о его истории, а затем во всех подробностях о технологических процессах. Мы уяснили главное: здесь производят пиво двух сортов и один безалкогольный напиток.
Затем от теории был совершён переход к практике: нас подняли и повели по всей цепочке изготовления жидкого янтаря.
Под руководством суховатой PR-дамы мы останавливались подле мешков с исходным продуктом – ячменем. Она объясняла, что этот злак – двухрядный, то есть колоски несут пару рядов зёрен. И что есть ещё другой сорт, где рядов втрое больше и именуется он, соответственно, «шестирядным», но здесь его не используют, поскольку пиво получается менее прозрачным и требует применения различных присадок, что усложняет и удорожает производственный процесс. Что-то говорила об уровне содержания мякины в зёрнах, о яровых и озимых сортах ячменя...
У меня начало закрадываться подозрение, что она принимала нас за посланцев советской пивоваренной индустрии. Подозрение крепло по мере нашего черепашьего продвижения по цехам. Впрочем, возможно, это был стандартный, хорошо заученный рассказ, предназначенный для тех, кто интересуется не конечным продуктом, а его созданием…
Вот мы дошли до сверкающих металлом чанов, где доведенный до кондиции, то есть начавший прорастать ячмень промывают водой. Это уже начало превращения его зёрен в солод, что продолжается во вращающихся металлических барабанах.
Поглазели на барабаны. Сегодня они не вращались по случаю однодневной забастовки производственников, как всегда требующих повышения зарплаты – ещё когда мы подходили к пивоварне, то прошли сквозь молчаливую толпу людей в робах с транспарантом...
Потом нам была продемонстрирована система подогрева барабанов – всё это очень важные стадии производства, то и дело подчеркивала наша беспощадная пиарщица.
Покинув солодильню, мы двинулись дальше, туда, где происходит таинство пивоварения. Огромные медные чаны, сплетение труб, деревянные ступеньки, круглые датчики наподобие манометров (а возможно, это и были манометры) и – мерный голос, произносящий: «крахмал», «сахар», «сусло», «хмель», «брожение», «дрожжи».
С производством пенного нас ознакомили во всех подробностях
Порождённая растущей жаждой и явно избыточной информацией легкая дрожь уже охватывала многих из нас.
В принципе, это всё было познавательно. Но не в таких подробностях и не в такую жару. Вспомнилось тоскливое восклицание незабвенного Коровьева:
Увы, не нам, не нам,.. достанется эта ледяная кружка пива, о которой мы, бедные скитальцы, так мечтали…
Между тем экскурсия продолжалась. «Скитальцы» пробирались между поднадоевшими могучими медными ёмкостями и металлическими шлангами, уже не слишком вникая в шелест нашей гидши. В конце концов, мы же были не профессионалами, а всего лишь любителями – прекрасного хмельного напитка.
И вот – о радость! – мы подошли к тому месту, где обычно (но не сегодня, вследствие стачки) происходит розлив продукции в бутылки и металлические бочонки-кеги. Стол был завален новыми фирменными металлическими пробками для бутылок.
Но мы верили, что наверняка имеющиеся запасы продукции позволят нам наконец всерьёз ознакомиться с ней.
«Пейте французское пиво!» – призывает плакат Альфана Бема
С этой мыслью мы двинулись к уже знакомому нам залу с дубовыми столами. И тут нам, изнывающим от жары и жажды, а теперь и от некоторой усталости, был преподнесен новый сюрприз.
«А теперь, – с неиссякающей деловитостью обратилась к нам наша дама, – мы бы хотели ознакомить вас с историей производства пива в мире и во Франции».
Дело, конечно, хорошее, но отчего бы не совместить лекцию с дегустацией? Разве мы этого не заслужили? Да и информация лучше бы воспринималась. Но у хозяев явно была иная точка зрения.
Повторяю, сведения, которые на нас обрушились, были небезынтересны, многое стало просто новым, но восприятие «скитальцев» было притуплено. Тем не менее, кое-что запомнилось.
К примеру, версия неких ученых, ни мало ни много утверждавших: именно пиво вкупе с хлебом изменило ход развития мировой цивилизации. Когда кочевники где-то в Месопотамии осознали, что если «приручить», то есть окультурить, зерно, из которого можно делать хлеб и запивать его пивом, изготовленным из ячменных колосьев, то тогда и кочевать с места на место не придётся.
Так, по мнению этих ученых, и появились оседлые земледельцы, крестьяне.
Считается, что первыми пивоварами были женщины
Были в научном мире и такие, кто утверждал, что сперва древние люди (обычно женщины) начали делать пиво из ячменя и пшеницы, а уже после догадались о способах выпечки хлеба. Больше историков полагает, что «жидкий хлеб» всё же воспоследовал за хлебом твёрдым.
В любом случае, уже примерно сто веков назад наши предки познали и полюбили вкус пьянящего напитка…
В этом месте лекции, помнится, мы с единственным коллегой в нашей делегации, журналистом из АПН Лёней Миловановым переглянулись: мол, негоже прерывать столь давнюю традицию. Но пиар-дама плавно перешла к обстоятельному рассказу об истории пивоварения во Франции.
На экране появились слайды с изображением древних монастырей, упитанных и развесёлых монахов, варящих в подземельях пиво, а затем бражничающих в своих трапезных.
Такими картинками просвещали гостей…
Мелькнули и страницы средневекового трактата о способах варки янтарного напитка и его тогдашних сортах.
Сегодня сортов предостаточно, продолжала дама. На экране замелькали марки Kronenbourg, Jenlain, Bière de Démon…
Сейчас в винодельческой, каковой не без основания принято считать Францию, стране есть минимум две области, где у вина имеется слабоалкогольный конкурент: это Эльзас и департамент Нор, где мы с вами и находимся, не без лукавства завершила теоретическую часть нашего знакомства с отраслью докладчица.
«А теперь, – произнесла она долгожданное, – желающие могут продегустировать нашу продукцию».
Возникла мадемуазель с подносом, на котором стояли миниатюрные склянки наподобие лабораторных мензурок. Потом появился другой аналогичный поднос со вторым сортом изготавливавшегося тут пива. И здесь прозвучал заключительный вопрос пиар-дамы:
Может быть, кто-то желает ещё?
Таковых не нашлось: московские «скитальцы» впали в ступор.
Слабым утешением стали ждавшие нас на выходе скромные фирменные стаканчики с изображением этой пивоварни.
Уцелевший стаканчик из лилльской пивоварни
Мы перешли площадь и, изнывая от жары и пережитого, в ближайшей brasserie, как французы именуют пивные, заказали по нормальному бокалу пива.
Замечу, это было весьма ощутимо для кошелька: нам было позволено обменять на франки только шестьдесят рублей, а ведь нужно было привезти сувениры для близких и коллег по работе.
Но мы заслужили этот запотевший бокал ледяного пива. К тому же нам было что обсудить…
Справедливости ради добавлю: ещё о поездках во Францию напоминают две кружки. Одна – традиционной формы, с видами пяти главных архитектурных гордостей Парижа – стройной Эйфелевой башни, величественного Нотр-Дам, знаменитой Триумфальной арки, пышного здания Оперы и белоснежной базилики Сакре-Кер. Последняя изображена серыми штрихами, поскольку кружка белого цвета, фаянсовая, сделана известной парижской фирмой Polyne, что и значится на наружной стороне дна.
Когда в начале 90-х открылась возможность для туризма, мы с супругой Ольгой и дочкой Ксеней решили первым делом отправиться в Париж. Мне не терпелось поделиться с моими дамами собственным богатством – давними, но оттого не менее яркими впечатлениями от краткого, двадцатилетней давности, пребывания во французской столице.
Тогда мы много часов с уже знакомым нам Лёней Миловановым бродили по ночному городу, впитывая его аромат и ощущая, что тайная мечта большинства соотечественников осуществилась – мы в городе, прославленном русской и французской литературой, кинематографом, Эдит Пиаф, Ивом Монтаном, Азнавуром…
Прекрасный Париж
Дочка, ко всему прочему, училась во французской школе, так что практика не помешала бы.
Конечно, мы осмотрели всё, что только можно. Бродили по Елисейским полям с кулёчками раскалённых жареных каштанов, разглядывали Триумфальную арку. Застывали, рассматривая рождающиеся у нас на глазах картины на Монмартре.
Взбирались на самую верхнюю смотровую площадку Эйфелевой башни, словно взлетая над великим городом.
Мы с Ольгой в недрах Эйфелевой башни
И на Пигаль заглянули («губ твоих накрашенных малина…»), и иллюминированный ветряк «Мулен руж» не обошли стороной, и в Нотр-Дам маленькую свечку поставили, и гуляли, гуляли, гуляли.
Свечка в Нотр-Дам
Конечно, музеи. Лувр, где можно сколь угодно долго любоваться исчезающей улыбкой Джоконды. У его стен вас встречают относительно недавно возникшие прозрачные пирамиды – свидетельство того, что даже такое священное для каждого культурного человека место, как самый посещаемый музей в мире, может слегка обновляться, делая вид, что идёт в ногу со временем.
У входа в Лувр
Богатейшее, вплоть до родного авангарда, собрание Центра Помпиду. Смело встроенный в середине 80-х в здание старого вокзала музей д’Орсе, с его феерическими импрессионистами, которые лучатся загадочной притягательностью.
Тут солидно представлен певец Мулен-Руж, великий и несчастный, непризнанный при жизни, в равной мере обделённый внешней привлекательностью и наделенный талантом, постимпрессионист Анри Тулуз-Лотрек.
Тулуз-Лотрек воспел Мулен-Руж
И многие после встречи с его удивительными полотнами отправляются в кабаре Мулен-Руж в надежде зарядиться энергетикой вечно молодого канкана (это могут подтвердить даже те, кто не бывал в этом кабаре, но видел оскароносный фильм с Кидман в главной роли).
А в музее Огюста Родена можно не только не спеша впитывать впечатления от поражающих экспрессией работ великого скульптора, но и мимоходом вспомнить: основой либо частью ряда произведений мэтра стали работы его беззаветной помощницы и весьма близкой подруги, талантливейшей Камиллы Клодель. Вклад которой в свои творения Роден отнюдь не спешил публично оценить.
Клодель, Роден и их общее произведение
…После многочасового общения с воздушными и всепроникающими импрессионистами и другими шедеврами д’Орсе мы остановились у парапета Сены, чтобы немного упорядочить свои впечатления.
Рядом притормозила машина. Сидевший за рулем человек спросил, как проехать к Эйфелевой башне. Говорите, в ту сторону? А вы не смогли бы мне показать? – последовал вопрос. Мы, вообще-то, и сами планировали её навестить. Так что предложение было в пандан.
Я сел рядом с водителем, дамы сзади. Представились: мы из Москвы, он – итальянский бизнесмен. Его фирма производит куртки из оленьей кожи (причем слово «олень» было произнесено по-русски), а вчера он крепко выпил и потерял свои кредитные карточки. Проблема в том, что ему надо доехать до Милана, а на бензин требуется пятьсот долларов, коих у него нет, но есть четыре куртки из «олень», которые стоят гораздо больше.
Излишне говорить, что под сенью Эйфелевой башни означенная сумма (в номере отеля не было сейфа, и наличность была при себе) перекочевала в руки попавшего в беду бизнесмена, который мгновенно извлёк из багажника четыре запакованные в розовые полупрозрачные пакеты с надписью «Valentino» куртки, горячо поблагодарил за помощь и умчался в туманную даль.
Надо ли добавлять, что при вскрытии пакетов в отеле обновки, хотя и с пришитыми ярлыками знаменитого бренда «Валентино», оказались из синтетики и явно не стоили таких денег. С другой стороны, мы ещё легко отделались. Заглянув при случае в бутик «Valentino», увидели, что цены на их куртки раза в четыре выше.
Спустя много лет мы, уже с внучкой Полей, отнесли две сохранившиеся так и не надёванные, но выглядевшие весьма презентабельно, в фирменной упаковке псевдо-меховые парки в ближайший социальный центр помощи малообеспеченным.
Разве вся эта история не стоит пяти купюр, отданных милому итальянскому мошеннику?
…Листаю сохранившийся парижский блокнот.
«Париж – всегда Париж»… Устоявшееся выражение вовсе не означает, что великий город не меняется, застыл в развитии. Как-то, недавним летом он превратил свои знаменитые набережные в подобие морского курорта, обсадив их итальянскими пальмами и уставив шезлонгами.
Набережная Сены напоминает Средиземноморье…
Французский мегаполис неизменен в одном: как бы ни менял он свой облик, всё равно остается магнитом для миллионов.
Было бы очень огорчительно, если бы выяснилось, что поразительная притягательность Парижа действительно объясняется (как утверждают некоторые) законами физики – всего лишь геодезическими или геомагнитными причинами, связанными со специфическим месторасположением великого города на земной коре, что подспудно рождает некое притяжение...
Последние два с лишком столетия Париж для российского человека был символом понятия «заграница», и тому есть рациональные гуманитарно-культурные объяснения. Француженки-гувернантки в дворянских семьях с их языком и культурой, благородные (но нереализуемые) идеи о равенстве и братстве, изящная литература, наконец рассказы казаков, бивших войско Бонапарта, а после виктории охотно осваивавших уютные парижские кафе, но ни в одном подолгу не задерживавшихся («Быстро! Быстро!», что трансформировалось в «бистро») – всё это делало далекий город влекущим и загадочным.
Алексей Кившенко. «Въезд императора Александра I с союзниками в Париж. 1814 год»
Впрочем, не меньшим магнитом он был и остается для людей повсюду: ни одна столица не сравнится с ним по числу туристов.
Насыщенная история, оставившая отпечаток на лице города, не может не притягивать. Так же, как и поразительная атмосфера, веками создававшаяся людьми искусства, которые, зачастую приехав из далёких краев безвестными, только здесь раскрывали свои таланты и обретали признание.
Молодые художники превращались во всемирно известных импрессионистов, пишущие люди – в мэтров литературы, инженеры и строители вписывали свои имена в золотую книгу современной архитектуры, фасоны платьев делались каноном для модниц во всем мире, а зазвучавшие здесь голоса певиц и певцов становились символами эпохи.
Рядовой человек, попав в Париж, открывал в себе какие-то способности, способный становился талантливым, а таланты начинали сверкать новыми гранями.
«Париж никогда не кончается, и каждый, кто там жил, помнит его по-своему»,
– признавался один из американских «парижан» Эрнест Хемингуэй.
Всякий найдет для себя здесь нечто своё, близкое лишь ему.
Одного вдохновит вид величественной Сены, протискивающей свои воды под изящными мостами, или громада воспетого Гюго Нотр-Дам, другой черпает впечатления в богатейших музеях, третьего греет мысль о вкладе города в мировую историю, четвертый находит душевный покой, сидя за чашечкой кофе в уличном кафе где-нибудь на Трокадеро и наблюдая текущую мимо внешне беззаботную толпу.
Возможно, ярче всех это выразил Анатоль Франс:
Если когда-нибудь я ощущал ликующую радость от сознания, что появился на свет в городе возвышенных идей, так именно в те часы, когда бродил по набережным, где от Бурбонского дворца до Собора Парижской богоматери сами камни рассказывают одну из великолепнейших историй человечества: историю древней Франции и Франции современной.
Перед умозрительным взором писателя возникает Лувр, «чеканный, словно драгоценность», а затем Новый мост, более трёх веков подставлявший горбатую спину парижанам, «то глазевшим, возвращаясь с работы, на фокусников и фигляров, то кричавшим при проезде раззолоченных карет: “Да здравствует король!”, то тащившим на себе в революционные дни пушки» и провозглашавшим свободу.
Бурные дни Парижской коммуны. 1871 год
Вся душа Франции пронеслась над этими почтенными арками мостов, заключает писатель, даже псевдонимом взявший себе название родной страны, душой которой стал его любимый город.
Многие из его собратьев по перу разделяли такую любовь к Парижу и ревниво относились к любым переменам в его облике.
Взрыв страстей вызвало появление в 1889 году ажурной, устремленной ввысь и, как выяснилось, в века Эйфелевой башни. Мопассан, чтобы только не видеть её абрис, подолгу просиживал в ресторане внутри самой башни. А вот более современные Кокто и Аполлинер почувствовали в ней веяния новых времён.
Башня стала еще одним символом Парижа. Прежде им был симпатичный кораблик с надписью «Плывет и не тонет», и по сей день сохраняющийся в гербе Парижа.
Кораблик возвращает нас к XII веку, когда очередной Людовик продал купцам, занимавшимся речной торговлей, городской порт на Сене.
Кораблик в центре герба Парижа
Появление творения Эйфеля достойно увенчало титанический труд парижского префекта Османа, который во второй половине XIX века, невзирая на протесты многих жителей, прорубал сквозь обветшавшие кварталы современные авеню, прокладывал бульвары и расчищал место для просторных площадей. Градоначальник будто знал, что всё это ещё больше прославит город и заодно его собственное имя.
Теперь кажется, что и просторные Елисейские поля, и парижские бульвары, и площади Согласия и Звезды (ныне Шарля де Голля) существовали вечно. Так же, как и известное каждому меломану здание оперного театра, величественная Гранд-опера. Или Триумфальная арка – знаменитый памятник французскому величию. Её копии довелось видеть в таких неожиданных местах, как Пхеньян и Бухарест.
На статус нового символа Парижа пытался претендовать возникший относительно недавно, в годы пребывания у власти Жоржа Помпиду, Центр современного искусства, получивший имя этого смелого президента, санкционировавшего весьма эксцентричный архитектурный проект.
Сооружение, как некогда творение Эйфеля, вызвало бурю споров: окрашенные в яркие цвета «внутренности» огромного здания – трубы и всевозможная проводка стали главными элементами декора его фасада.
Центр искусства и культуры Жоржа Помпиду
Ещё меньше шансов войти в число парижских символов оказалось у мрачноватого, возведённого в 70-е годы небоскрёба Монпарнас, который ни высотой, ни тем более известностью не смог тягаться с башней Эйфеля.
С куда большим уважением парижане отнеслись к весьма серьезному городскому проекту – району современной архитектуры Дефанс, «парижскому Манхэттену».
Район Дефанс – это тоже Париж
Геометрические формы целой грозди разновысоких сооружений не нарушают контуры исторической центральной части Парижа: Дефанс расположен на отшибе, и чтобы рассмотреть его вблизи, предстоит потратить время и некоторые усилия.
Большинство гостей французской столицы предпочитают погружаться в атмосферу того Парижа, о котором они давно мечтали. Тем более что самая притягательная его часть компактна, это один из тех мегаполисов, что поддаются пешему покорению. И многие отправятся в поход по его музеям.
Кто-то задержится возле книжного развала на набережной Сены.
Книготорговцы и книголюбы
А кто-то, уже немножко став парижанином, устроится за лёгким столиком уличного кафе, впитывая аромат Парижа и всё глубже проникаясь удивительной атмосферой города, притягивающего мысли и сердца людей, живущих в самых дальних краях...
К сожалению, идеализированную картину замечательного города в последние годы испортили мрачные теракты исламистов. А в самое последнее время улицы стали ристалищем ажанов вначале с «жёлтыми жилетами», а теперь ещё и с «антиваксерами».
Наверное, почувствованная и описанная атмосфера теперь уже не та. Но в памяти сохраняется тот Париж – свободный, раскованный, уверенный в себе, по Бунину – носитель «лёгкого дыхания».
Остаётся надеяться, что эти его качества помогут ему пережить очень непростые времена...
И ещё одна французская кружка. Она изготовлена в одном из важнейших центров пивоварения – Эльзасе (упомянутом знакомой нам лилльской пиарщицей).
Керамические трофеи
Высокая, зауженная кверху, она вылеплена из серой керамики и несёт на себе барельефные символы главных городов региона – Страсбурга, Кольмара, Риквира, Рибовилле, Кайзерсберга. Рельефные соборы, церкви и крепости выигрышно смотрятся на тёмно-синей эмали.
Так же, как и аист, кормящий семейство птенцов в гнезде на крепостной башне.
Птица стала символом Эльзаса. Её там окружили такой заботой и теплом, что аисты вообще перестали улетать отсюда на зимовку в дальние края, предпочитая оставаться среди добрых и любящих их людей. И как считается, приносить счастье и удачу местным жителям уже круглый год.
Ёмкости с рельефным изображением аиста особо популярны среди здешних любителей пива: поднимая полную кружку, отчего б невзначай не погладить и птицу – может, будет тебе сегодня удача?
Она не помешала бы и нам во время давнего визита на лилльскую пивоварню…
Владимир Житомирский
