Часть 1: Далёкий близкий Индокитай
Часть 2: Река из велосипедов в Ханое
Поездка из столицы в северные районы позволила убедиться, насколько крепки и неприхотливы «козлы» – родные, защитного цвета железные ГАЗ-69.
Наша кавалькада состояла из двух таких, и оба выдержали примерно двухсоткилометровые броски туда и обратно, частично по такой «стиральной доске», о которой только могли бы мечтать профессиональные испытатели автомобилей.
У меня перемешались и, по-моему, даже поменялись местами все внутренности. Поддерживало так называемые силы только одно: по словам главы народности хмон, трясшегося в моём «козле», мы будем первыми европейцами, добравшимися до места обитания хмонов.
Сознание важности собственной миссии хоть как-то примиряло с безумной тряской.
Постепенно рисовые поля, иногда выложенные аккуратными террасами, сменили горы, отчего дорога стала походить на трассу для начинающих альпинистов. Но мы всё же добрались до желанной деревни, вызвав неподдельное любопытство её обитателей.
Действительно, они ещё не встречали таких светлолицых, каковыми были мы – семья собкора АПН Александра Зюзина, бывшего сотрудника журнала «Смена» Толи Баранова, шапочно знакомого вследствие соседства наших прежних редакций в здании «Правды», и меня.
«Хмоны его уважительно называют “главной пчелой нашего роя”», – сказал мой переводчик Тханг, показывая на нашего спутника, представляющего интересы этой народности в Ханое, своеобразного их полпреда.
Немолодой, довольно полный человек, что для Вьетнама было не характерно, как оказалось, добивается от властей выделения средств на сооружение нормальной дороги сюда или хотя бы, для начала, на ремонт существующей. Так что последующим поколениям путешествующих должно быть куда комфортнее добираться до пока таинственного для нас народа.
«Главная пчела», то бишь матка, знает вьетнамский язык и через переводчика немного расскажет о своей народности.
Эта этническая группа насчитывает несколько миллионов. Основная часть живёт в приграничных с Вьетнамом районах Китая. Число хмонов во Вьетнаме существенно выше полумиллиона. Живут они на севере страны, в горных районах. Оттого, а также и из-за своего свободолюбия некогда получили от французских колонизаторов то ли презрительное, то ли уважительное прозвище «горные кошки».
В давние времена хмоны были кочевниками. Потом выращивали опиумный мак. Но это всё в прошлом. Сегодня они вполне оседлые и законопослушные земледельцы и скотоводы.
Рассказчик добавляет, что представителей этнической общности иногда делят на две категории: «чёрных» и «цветастых», «радужных» – в зависимости от предпочтения гаммы в одежде: тёмной или многоцветной. Принадлежность к одной из двух групп можно определить по нарядам женщин.
Хмоны «чёрные»…
…и «цветастые»
У хмонов свой язык, и в дальнейшем все разговоры с местными потребуют двойного перевода.
Нас провели по деревне. Рассказали, что главные сельскохозяйственные культуры здесь – рис и кукуруза. Поскольку окрест гористая местность, хмоны научились выращивать рис на умело созданных террасах, карабкающихся по склонам холмов.
В межсезонье эти поля издали смахивают на ступенчатые газоны. Но в мае уже будут покрыты слоем воды – хмоны незаурядные гидромелиораторы. Потом начнётся сбор урожая.
Рисовые террасы в межсезонье
Рис под водой. Фото José Eduardo Silva
Работа на рисовых террасах. Фото Sylvain Marcelle
Между тем мы минуем одноэтажные деревянные, крытые соломой дома на высоких столбах. Мне пояснят: они одновременно служат стойлами для буйволов, занимающих пространство между землей и дощатым полом. Это ещё и от змей защита, они же не поползут по сваям, объяснили нам.
Средних лет крестьянка, одетая, видимо, по-праздничному – расшитая длинными волнистыми линиями накидка поверх явно многослойной одежды, сложная матерчатая, тоже расшитая в несколько цветов конструкция на голове, – приглашает подняться по шаткой лесенке в дом.
Около входа привязанная длинной веревкой обезьянка лакомится бананом.
В доме на полу приготовлена мебель для гостей – несколько подушек, где мы и устроились.
Хозяин произнёс приветственные слова, затем махнул музыканту, и тот заиграл на струнном инструменте, отдаленно напоминающем домру, и запел.
«Он сочинил эту песню сегодня в честь вашего приезда, – пояснили нам. – Он поёт: “Вот по дороге приедет машина, она привезёт необычных гостей из далёких неведомых краёв, где никто из нас не бывал”…»
Трогательный, состоящий из одного номера концерт кончился, но за ним последовало новое действо. Хозяин предложил гостям поучаствовать в традиционном у хмонов состязании. Указав на здоровенную бочку, в каких у нас солили огурцы, он объяснил условия: «спортсменам» вручают длинные бамбуковые трубки, затем они рассаживаются вокруг бочки и тянут её содержимое, пока не падают на пол. Победит тот, кто упадет последним. В бочке, разумеется, спиртное местного производства.
И тут я устрашился не только неведомого напитка и его количества, на мгновение вспомнив при этом о предстоящей обратной тряске, но ещё больше его вида: на поверхности плавали крупные, отталкивающего вида куски невесть чего бурого цвета, что придавало всей затее зловещий оттенок.
Заметив мое замешательство, ханойский полпред хмонов, постарался по-своему меня успокоить: «По вкусу напиток напоминает пиво, только не такой слабый, конечно».
И хозяин вновь проявил радушие: «Прошу дорогих гостей познакомиться с нашей традицией». Он искренне желал развлечь нас, и очень не хотелось его обижать.
«Вы знаете, – выдавил я, – в нашей стране утверждается новая традиция: мы отказываемся от употребления алкоголя. Так что уж извините…» Я ухватился за горбачевско-лигачевскую антиалкогольную кампанию, как за спасительную соломинку.
Хозяин непонимающе взглянул на меня: «Отказываетесь от спиртного?» – «Да, такая вот новая традиция». – «Ах, традиция… Ну, тогда конечно…» – И в глазах старого хмона мелькнуло сочувствие.
Пожилая хмонка
В тот момент советская власть ещё хорохорилась, явно не рассчитав собственных сил в битве со всеми разновидностями «зелёного змия», включая пиво. Так что я не шибко и погрешил против истины.
Впрочем, в этой схватке большинство из нас оказались как раз на стороне змия. Если самогонные аппараты в наших городах были всё же относительной редкостью, то надетые на трёхлитровые банки резиновые перчатки, вздувающиеся от превращённого в вино перебродившего виноградного сока с добавлением изюма (непременно с косточками), стали повседневностью.
Известен финал – фиаско нелепой кампании, нанёсшей урон и экономике, и человеческому здоровью: пили ведь всё что угодно, а многие пристрастились к вдыханию клея и прочей гадости.
А сам факт непобедимости алкоголя лишний раз подтвердили и условия состязания, устраиваемого хмонами.
Даже им была ясна бесперспективность борьбы с ним...
Сельский праздник
Проходя по деревне, я обратил внимание на здание кухни: в стене кирпичного дома имелось квадратное отверстие, куда наискосок был вставлен ствол большого дерева, основанием опиравшийся на землю. Заглянув в это оконце, увидел, что находящаяся внутри часть ствола охвачена огнем, на котором что-то готовится.
«Они так буйволятину жарят. Вскоре будет обед», – пояснил мой главный опекун, редактор побратимского с «Новым временем» журнала Ву Кан.
Интеллигентный, обходительный, чуть медлительный человек в очках, он был трудно представим в роли репортера, много дней пробирающегося по джунглям к местам боевых действий и пишущего в антрактах между бомбежками. Его репортажи в своё время постоянно появлялись во вьетнамской печати.
По итогам войны в Камбодже, где Ву Кан неоднократно бывал, он написал на английском языке книжку «Конец кошмара», которую презентовал мне в Ханое с тёплой надписью на титуле:
«Моему дорогому Владимиру Александровичу с братскими чувствами и моими лучшими пожеланиями».
Подарок вьетнамского коллеги
Спустя пару лет он приедет в СССР, и мы с ним совершим поездку по стране. А тогда, вечером, в кромешной темноте он пригласит меня пройтись по тропке в джунглях, поскольку «надо переговорить наедине». Он опасался, что нас могут услышать. И даже когда мы кое-как, чуть ли не на ощупь двигались по узенькой дорожке, понижал голос и переходил с английского на французский.
И знал, что делал: пару раз из тёмной чащобы на тропку выдвигался человек, вероятно, дававший понять, что мы под присмотром.
Тема же, которую с такими предосторожностями, за пару сотен километров от своего редакционного кабинета, в этой глуши поднял Ву Кан, по моим понятиям была абсолютно безобидной: развитие связей между нашими журналами. Но, видимо, подумалось мне, мой собеседник знает о местной специфике что-то такое, чего я не могу и вообразить…
Когда я сейчас об этом пишу, понимаю, что он уже тогда ощутил тенденцию: спустя три десятилетия, по международным оценкам, страна по уровню свободы слова среди всех государств займет одно из последних мест …
Труд крестьянина нелёгок
В общине хмонов, кстати, тоже имелась своя специфика. В чём я убедился, когда мы вернулись по окончании наших тайных переговоров. В одноэтажном кирпичном доме гостям были выделены спальни – бесхитростные помещения с голыми стенами. Умывальник и всё остальное – на отшибе.
Смахивающая на кораль наша с Барановым обитель была оборудована двумя жесткими спальными местами с подушкой в виде кирпича, покрытого вафельным полотенцем.
Тханг доверительно сообщил мне, что с нами бы хотели провести время «две самые красивые хмонки». Несколько опешив и бросив взгляд на кирпичную подушку, я поспешил отклонить предложение.
За завтрашней трапезой я смогу рассмотреть наших несостоявшихся мимолетных подружек.
Одна из них, словно вышедшая из мифов о божественных созданиях, могла бы уверенно претендовать на титул «Мисс Вьетнам» (если бы конкурс начал проводиться уже в то время, а не два года спустя), проходя мимо моего стола, чуть задержалась и вопросительно посмотрела мне в глаза.
И тут я произнёс единственные известные мне слова по-вьетнамски, которые посоветовали использовать в любых нестандартных ситуациях: «Ни ебао льен со». Что означает «я советский журналист».
На прекрасном лице прелестницы-хмонки появилось такое выражение, что мне пришлось отвернуться.
Будь я членом жюри конкурса «Мисс Вьетнам» – голосовал бы за прекрасную хмонку
Между тем минувшая ночь не прошла так уж спокойно. Посреди неё нас с Толей поднял гость в военной форме и обвязанным куском материи горлом. Это был начальник укрепрайона – тревожная китайская граница была неподалеку, и он простуженным голосом через переводчика, которого тоже разбудили по этому случаю, интересовался, всё ли у нас в порядке.
И одновременно раскупоривал принесенную бутылку чего-то крепкого.
Его тост за вьетнамско-советскую дружбу нельзя было игнорировать.
Владимир Житомирский
