Читать Часть 1: Мечтал только об одном: поесть и согреться
Читать Часть 2: Ручки-ножки на проводах
Читать Часть 3: Редкие крошки
Читать Часть 4: Крысиный обед
Читать Часть 5: Заворот кишок
Читать Часть 6: Мне нравилось, что я умирал
Читать Часть 7: Не всех собак съели
Читать Часть 8: Светомаскировка
Читать Часть 9: Скрип снега
Читать Часть 10: Коврижка
В годы войны взрослые, общаясь с мальчиками, как правило, произносили: "Ты мужчина, ты должен быть храбрым, выносливым и сильным". Уже с детского сада нас воспитывали как мужчин и защитников Родины.
В каждой комнате детского сада (игровая, спальня, столовая) на стене — портрет Сталина.
В годы войны нам не делали прививок. Хотя нет, после того как сняли блокаду, за год до Победы время от время всем ребятам укол делали.
Мама моя (точно знаю и помню) считала, что никаких уколов (слово «инъекция» произносилось, я даже понимал его смысл, оно мне не нравилось, страшило, пугало) делать не надо.
В один из дней в нашем детском саду объявили: всем детям средней группы сегодня сделают укол.
Ребятишек выстраивали по пять человек, запускали в медицинский кабинет.
Мальчиков обычно клали на стол, снимали трусики и со словами «Это не больно, ты мужчина, ты боец!» всаживали иглу в ягодицу. Вкалывали, как они говорили, несколько кубиков.
Как можно кубики вкалывать?
В кубики можно играть.
Это, конечно, странно: четверо малышей смотрят, как пятому делают укол. Наверное, педагоги видели в этом воспитательный момент: вот один вытерпел, не плачет — и ты сможешь. Вроде при всех бояться должно быть стыдно.
Я от укола прятался. Сначала — в игровой комнате, потом в раздевалке, где у нас стояли шкафчики (на каждом нарисован какой-нибудь зверёк, чтобы мы не перепутали шкаф).
Меня стали звать на укол. Я не шёл.
Меня нашли в комнате младшей группы. Я спрятался под стол.
Взрослая тётя (медсестра, воспитательница, няня — не помню) полезла за мной. Я от неё ускользнул и побежал в другую комнату.
Она за мной и стала уговаривать:
— Не бегай, ты же взрослый. Мальчики должны быть храбрыми. Ты же защитник Родины! Люди воюют, идут в атаку и не боятся. А ты трус! Не надо быть трусом.
Я на секунду стих и пытался представить себя солдатом, бегущим в атаку (такие плакаты были в городе), но это не помогало.
Понимал: страна воюет, люди гибнут, а ты боишься укола. Вроде стыдно, но ничего с собой сделать не мог.
Трус — обидное слово. Я расплакался.
В это время она и схватила меня за руку, а её укусил и вырвался.
— Не-е-е-е наа-а-адо! Не-е-е-е смейте! Не-е-е-е бу-у-у-ду! Не хо-о-очу! Про-о-ошу! Ма-а-ама! По-о-омо-о-оги! Ма-а-ама!
Я выкрикивал короткие слова, иногда заикаясь. Чем дольше за мной гонялись, тем больше мне не хотелось делать укола.
Дело дошло до истерики.
Я готов был выпрыгнуть в окно.
Наконец, меня всё-таки схватили и со словами: «Ах ты, мерзавец, ты ещё и кусаешься! Тоже ещё мужчина, укола боится! Сейчас мы тебе сделаем!» меня принесли в медицинский кабинет, положили на стол, а я… каким-то чудом вывернулся, спрыгнул со стола и опять убежал. При этом, насколько помню, сознательно задел шкафчик со склянками. Тот с грохотом упал.
Собрались взрослые.
Кто-то утверждал, что я больной, неврастеник.
Да-да, говорили именно эти слова.
Три тётки меня всё-таки уложили на стол, сняли трусики, раздвинули ноги. Одна тётка держала за голову и плечи, вторая — за ноги, третья — в районе поясницы. Медсестра мокрой ваткой протёрла ягодицу, и я почувствовал, как иголка вошла в тело. Было не очень больно, но я заорал благим матом.
— Он сломает нам иголку!
— Потерпи немного, сейчас всё закончится!
— Это же не больно! Чего ты орёшь?
Я продолжал орать.
Шприц вытащили. Трусики надели. Меня поставили на пол. А я лёг на поле и начал биться в истерике.
Плакал, кричал, трясся.
Всё это — от бессилия. Их много, а ты один.
Где моя мама? Она бы меня защитила…
К вечеру у меня поднялась температура. Послали за мамой.
Мама пришла и долго меня успокаивала, гладя по голове. Думали и решали, отвозить меня в больницу или нет. Я никогда не был в больнице, но подозревал, что это не самое лучшее место. Испугался и затих.
— Я не-е-е х-хо-о-о-оч-чу-у-у в бо-о-оль-ни-и-и-ицу-у-у.
Откуда-то появилась ещё доктор.
— Он сейчас успокоится. В больницу не надо, — сказала она. — Это на нервной почве. От страха. Не надо было делать ему укола.
— Не надо было, — сказала мама, обняла и поцеловала меня.
Маме разрешили остаться в нашем детском саду на ночь рядом со мной. К утру мне стало легче. Засыпая, я думал: «Вот стану взрослым, приду и всё у них там испорчу. Шкафы, шприцы, склянки, окна — всё у них разобью. Отомщу. Накажу».
С тех пор я стал панически бояться уколов. Мама для школьных докторов где-то достала справку, будто мне противопоказаны любые прививки.
Только в двадцать лет я начал спокойно переносить уколы.
Лет в тридцать перестал болезненно реагировать, когда брали кровь из вены. Но всё равно беспокоился, волновался и тревожился. Закрывал глаза и представлял себя солдатом, который бежит в атаку и ничего не боится.
И только в пятьдесят я смог смотреть на то, как мне вставляют иголку в вену.
Читать Часть 12
Владимир Шахиджанян
P.S. Когда моему сыну исполнилось пять лет и он заболел, приходила медсестра и должна была делать уколы. За несколько часов до её прихода уговаривал его не бояться укола и обещал щедрый подарок, если он спокойно отнесётся к манипуляции. И честно подарок вручил.
Забавно. Когда сыну хотелось какую-нибудь новую игрушку, он говорил: «Заболеть, что ли, чтобы сделали укол?».
