Читать Часть 1: Отчего чиновники затягивают международные конференции
Читать Часть 2: Последний променад императрицы
Читать Часть 3: Вчера «леманские барки», сегодня – тримараны и катамараны
Читать Часть 4: Мезоскаф сына имени отца
Читать Часть 5: Над кем нависла роскошная дама
С Женевой связано великое множество и других, помимо упомянутых ранее, громких имен. О них чуть ниже, поскольку горожане с шумом и выдумкой отмечают одно, известное лишь здесь – «тетушка Руайом».
Раз год в декабре в старой части города, над которой доминирует древний собор Св. Петра, из-за зеленого готического шпиля прозванный «сложенным зонтиком», происходит костюмированное действо.
Собор Св. Петра – «сложенный зонтик»
Оно носит название Эскалада («штурм крепости») и восстанавливает событие 1602 года. В том году соседнее Савойское герцогство решило поживиться за счет женевцев, которые благодаря проводившимся в городе ярмаркам начинали нагуливать некоторый жирок.
Солидно подготовленный ночной штурм был сорван, когда успех уже, казалось, был достигнут: в полной тишине савойцы по штурмовым лестницам карабкались на городские стены. Однако рядом случилась местная жительница, мать 14 детей тетушка Руайом, которая с утра пораньше решила сварить суп для своего огромного семейства.
Увидев голову первого врага, она, не пожалев своего варева, плеснула им из котла в супостата. Дикий вопль савойца и крики лихой Руайом разбудили дремавшую стражу – эскалада была отбита.
Подвиг тётушки Руайом не забыт
Традиционное факельное шествие завершит шумное и веселое напоминание о мужестве многодетной женевской домохозяйки. Ее имя знает каждый житель Женевы.
Но есть и множество других людей, так или иначе причастных к истории города.
О громких именах подумалось при виде бесконечной (здесь утверждают, что «самой длинной в мире») 126-метрой деревянной скамьи.
Любопытно, уместились бы на ней все, кто оказался впечатлен этим городом? Ну, хотя бы люди известные?
Одним из первых на нее присел бы Гёте, когда-то, подъезжая к Женеве, воскликнувший:
Постепенно из тумана проступала Женева. Нет слов, чтобы описать величие и красоту этого вида!
Такой увидел Женеву Гёте
И лорд Байрон рядом, не скрывавший своих восторгов:
Но вот Леман раскинулся кристальный
И горы, звезды, синий свод над ним –
Всё отразилось в глубине зеркальной,
Куда глядит, любуясь, пилигрим.
И великий дипломат и геополитик Талейран – благодаря его словам:
В мире есть пять частей: Европа, Азия, Америка, Африка и... Женева!
Образ настолько комплиментарный, что не станем придираться: Австралия явно находилась за пределом кругозора гран-дипломата, а Антарктида к моменту произнесения этих слов и вообще не была открыта.
И осевший в приобретенном здесь имении острый на язык Вольтер свою симпатию к местной действительности скрывавший возгласами типа:
Главное занятие женевцев – зарабатывать деньги!
Он и сам в этом, заметим, преуспел, легальными и не слишком легальными путями сколотив гигантское состояние. Не бросал и эпистолярного жанра: изданная анонимно в Женеве в 1762 году весьма вольнодумная поэма «Орлеанская девственница», снискала столь скандальный успех, что тут же была запрещена цензурой в его родной Франции.
И задержавшийся в городе почти на полгода историк Карамзин. Объяснение столь продолжительному здесь пребыванию мы находим в его словах:
Какие места! Щастливые швейцары! Всякий ли день, всякий ли час благодарите вы Небо за свое щастие, живучи в объятиях прелестной Натуры, под благодетельными законами братского союза, в простоте нравов и служа одному Богу? Вся жизнь ваша есть конечно приятное сновидение.
И в свете своего вынужденного отъезда из России не без горечи констатировал:
Швейцары так страстно любят свое отечество, что почитают за великое несчастие надолго оставлять его.
Портрет Карамзина кисти Ф. Рокотова
И композитор Рихард Вагнер, проведший в Женеве не худшие свои полтора десятилетия: созданы оперы «Лоэнгрин» и «Тангейзер», обретено семейное счастье с помощью дочери Франца (Ференца) Листа. Да и сам его прославленный тесть и музыкальный собрат прекрасно тут себя чувствовал, не придавая значения, что скадализует местных пуритан, открыто проживая в «гражданском браке» с местной графиней.
И их великий российский коллега – Петр Ильич Чайковский, приглашенный в конце 1880-х дирижировать местным оркестром.
И, хотя, по его словам, «оркестр в Женеве ничтожный и состоит из третьесортных музыкантов», те «проявили удивительную старательность и усердие» и в итоге «концерт прошел с огромным успехом и автору-дирижеру был поднесен золоченый лавровый венок».
Быть может, согласился бы присесть и Бальзак. Хотя для него Женева с ее озером стали символом его мужского фиаско.
Романтическая прогулка вдоль берега, на которую писатель увлек кокетливую и долго поощрявшую его ухаживания маркизу де Кастри, многомесячную осаду которой он вел, закончилась для него унизительным крахом: ему было указано на несоответствие их иерархических положений.
Раздосадованный писатель отомстил ей, беспощадно выведя сразу в трех произведениях в весьма неприглядном образе коварной, расчетливой и жестокой соблазнительницы. В одном случае ее прообразу мстительный любовник даже отрезает часть щеки.
Неподалеку мы могли бы увидеть другого французский мэтра пера, Александр Дюма. Его творческая плодовитость соперничала с его любвеобильностью, которая и прорвалась в его восхищении городом.
Женева для него была «красавицей»:
А у красавиц недостатков быть не может!
На многих соседей по скамейке наверняка неодобрительно бы поглядывал Кальвин – если бы вообще не погнушался таким обществом. Неудержимый в своем стремлении реформировать церковь, он стал одним из столпов протестантизма, создав новое течение – кальвинизм.
На некоторое время Кальвин даже превратил Женеву в центр протестантизма, «протестантский Рим», где укрылся от преследований в родной Франции. Жесткий и жестокий, он вышел далеко за рамки теологии, став фактическим диктатором Женевы.
За недостаточно точное следование библейским догматам и нарушение насаждаемого пуританства человек мог поплатиться головой. Между тем в городе Кальвина чтят. Помимо памятника, в одном из соборов на почетном месте водружен стул, которым он пользовался при жизни.
Памятник Кальвину (первый слева) и его сподвижникам
Скромно, погруженный в свои мысли, устроился бы на лавке не менее, если не более, чтимый женевцами философ и писатель Жан-Жан Руссо. Его рассуждения о свободе личности, о несправедливости государственного устройства, его идеи общественного договора как основы государства, где власть принадлежит народу, его тезисы о законе как гарантии от произвола правителей и сегодня, спустя столетия, звучат вполне актуально.
Гонимый своей Францией, он укрылся в Швейцарии. По пересечении ее границы бросился целовать землю, восклицая, что это «страна справедливости и свободы». Женева увековечила его сверхуважительно, назвав его именем небольшой остров в черте города, в центре которого – памятник просветителю.
Скульптура Руссо на островке его имени
Где-то сбоку мог бы примоститься Достоевский, живший здесь с молодой женой. Он тоже был впечатлен городом, но только со знаком «минус»: Женева не просто не пришлась ему по душе – он ее буквально возненавидел.
Она «верх скуки», здесь «грустно и мрачно», «гадко, гнило», «страшная посредственность во всем, работник здешний не стоит мизинца нашего», и – «все здесь дорого».
Последнее многое объясняет: великий писатель столь безудержно предавался своей пагубной страсти – игре в рулетку, что они с женой вынуждены были жить впроголодь, закладывая в ломбард последнее. Однажды, проигравшись дотла, он вынужден был засесть за работу и за три месяца написал несколько глав «Идиота».
Скромная память о Достоевском
А вот у другого нашего литературного великана Женева вызвала противоположные эмоции. Приехав в канун пасхи, Лев Толстой делился в письме из Женевы:
Местность здесь очаровательная, и мне так хорошо живется во всех отношениях, что подумываю, не остаться ли тут до сентября… Чувствую себя прекрасно. Занимаюсь, читаю, любуюсь природой, наблюдаю здешний свободный и милый народ и надеюсь, что все это мне долго не наскучит и принесет пользу.
При этом подчеркивал:
«Тут лучше нашего».
Любопытно, что женевцы увековечили визит Льва Николаевича в названии улицы его имени.
А вот приезжавшего не раз и жившего куда дольше Федора Михайловича удостоили небольшой мемориальной доски, приколотив ее на стену дома так высоко, что не каждый и текст-то прочитает.
Таким Женева увидела Льва Толстого
Конечно же, свое место должен занять, выражаясь словами Ленина, уже «разбуженный декабристами» Герцен. Своим «Колоколом» («слово, совет, анализ, обличение, теория») вместе с Огаревым он, по словам Ильича, «развернул революционную агитацию».
Да и сам вождь Октября с его учителем Плехановым могли бы занять здесь место, если бы не посчитали компанию неподобающей…
Ведь неподалеку мог устроиться и заклятый враг СССР маршал Карл Густав Маннергейм, один из отцов-основателей современной Финляндии. Он начинал свою карьеру кавалерийским офицером при дворе Николая II, а завершил ее в должности президента Финляндии. Позднее, уже здесь, в приозерной клинике «Вальмон» маршал смог спокойно отдаться сочинению мемуаров.
Подле него наверняка бы расположился другой отец-основатель и президент – южноафриканского Трансвааля – Пауль Крюгер. Он удалился сюда на покой после тяжелой англо-бурской войны, произошедшей на рубеже XIX и XX веков и снискавшей поддержку бурам во многих странах, в том числе и в России.
Память о лидере буров сохраняется не только в Южной Африке, но и здесь, у побережья Лемана: вилла Дюбоше, где он жил, превращена в музей. Многие южноафриканцы специально приезжают сюда, чтобы отдать дань памяти этому человеку, который предпочел добровольное изгнание принятию от англичан пенсии в качестве подданного Ее Величества, и окончил здесь свои дни.
На лавочке свое законное место нашли бы и такие классики литературы и искусства, как Флобер, Стендаль, Жорж Санд, Ромен Роллан, Ноэл Коуард, а также завещавшие похоронить себя у берегов Лемана Генрик Сенкевич, Чарли Чаплин и Грэм Грин.
И жившая долгие годы в предместьях Женевы первая серьезная писатель-женщина мадам де Сталь («Дурна как черт и умна как ангел», как ее характеризовал К. Батюшков).
И Эрнест Хемингуэй, переводивший в этих краях дух между участием в войнах и смертельно опасных сафари. И многие из современных знаменитостей, избравших Женеву местом постоянного пребывания – Шарль Азнавур, Ален Делон, Питер Устинов...
Сбоку, чтобы не раздражать никого сигарным дымом, мог бы примоститься прославленный житель Женевы, уроженец дореволюционной Черниговщины Зино Давидофф, изначально – Зиновий Давыдов. Чтобы создать едва ли не самый уважаемый сигарный бренд своего имени, он познал все тонкости табачного дела, специально не один год поработав на табачных плантациях и фабриках в Латинской Америке.
В гостевой книге его сигарного салона в Женеве – автографы практически всех его прославленных современников. А, завоевав всемирную славу с помощью своих сигар и заодно сигарет и разнообразного высококлассного парфюма, он вернулся в Россию – в виде бренда, сигарных салонов и специализированных ресторанов…
На правах хозяев на лавочке восседали бы люди, прославившие родной город, – отец и сын Пикары, основатель Красного Креста Анри Дюнан…
Наверняка не отказался бы принять участие в этом действе и виновник того, что Женева более двух тысяч лет назад оказалась вписана в историю – Юлий Цезарь. Особенно, если бы глянул на Женеву сегодняшнюю.
А над всеми бы возвышалась фигура Петра Великого. Он никогда сюда не приезжал, но был наслышан об этом городе от самого своего дорогого друга – уроженца Женевы российского генерал-адмирала Франца Лефорта.
Так и не выбрал великий самодержец времени, чтобы заехать сюда, несмотря на то, что швейцарец очень звал его побродить по красивым проспектам и берегам Женевского озера. Хотя, вообще-то, Пётр ловил чуть не каждое слово своего любимца. Пришлась ему по вкусу и идея женевца построить новую столицу на берегах Невы – еще прекраснее его родного города. Тоже у воды, но с еще более широкими улицами и каменными домами.
Франц Лефорт
Так что в известном смысле Женеву можно считать повивальной бабкой Петербурга.
Читать Часть 7
Владимир Житомирский
