Не могу не сказать еще раз: заработать сколько-нибудь приличных денег на радио невозможно. Жить с достатком, работая на радио, тоже едва ли осуществимая задача. По вопросам денег это не сюда. Хорошо зарабатывающими на радиостанциях можно назвать, наверное, только их владельцев и, весьма условно, сотрудников верхнего уровня: главных редакторов, программных директоров, приглашенных известных персон. Эти парни, они Боги. Мне представляется, что они сидят в тиши своих кабинетов, шуршат свежими купюрами, чешут плотные затылки крупными алмазами, ковыряют в зубах бриллиантовыми зубочистками, а наружу выходят редко. Только за тем, чтобы дать ценные указания потному, исхудавшему пролетариату.
Изображение сгенерировано нейросетью Kandinskiy
Что же тогда так крепко держит простого рядового журналиста или ведущего в тесных стенах радиовещания? Неужели неутомимая жажда нести что-то светлое, доброе, вечное? Или, может быть, часто достающийся даром, так называемый, фирменный мерч (кружечки-ручки-блокноты-магниты)?
Продолжение следует...
Валенки (интермедия)
Кстати, про мерч. Как-то раз, на Новый год, на одной из радиостанций, где я вещал, мне подарили валенки. Ими одаривали всех, кто имел отношение к этому медиа средней руки. Такие настоящие русские тёплые валенки кремового цвета, без галош, но с фирменным логотипом fm-волны. Мне попались на два размера меньше моего. Пару раз я надевал их на даче, в дни отчаянных морозов. Но долго носить не мог. Жмут. От досады я закинул их куда-то на верхнюю полку большого дачного шифоньера. И забыл об их существовании.
Прошло около пятнадцати лет. За это время я успел поработать еще в нескольких крупных СМИ, жениться, сменить несколько подержанных машин, у меня родились дети, всей семьей мы уехали в эмиграцию, вернулись из неё...
И вот, годы спустя, валенки упали на голову моей маме, которая производила на даче большую уборку.
После нескольких нецензурных слов, родительница отметила, что обувь, между прочим, великолепно сохранилась. Действительно, выглядели зимние чуни как новые, не тронутые ни временем, ни молью. Коллективно было принято решение выставить валенки с глаз долой, на продажу. В интернете мама разместила объявление, с ценой в 3 тысячи рублей. Я был настроен пессимистично:
— Да кому они нужны...
Ношеные валенки, с ноги «известного» радиоведущего, с логотипом популярной станции купили в первые полчаса публикации! Без скидок, скандалов и лишних слов. Как говорится, оторвали с руками.
— Продать можно всё что угодно, — деловито объяснила мама, — главное в этом деле — правильный маркетинг!
— Да уж, — говорю, — талантливо.
Продолжение...
Но я отвлёкся. Я думаю, что одна из главных причин, которая держит в радиоредакциях многочисленных рядовых трудящихся — чувство сопричастности к элитам и сильным мира сего. К звёздам шоу-бизнеса, музыкантам, певцам, киноактёрам, политикам, которые в свою очередь, чтобы не растерять свою популярность и влиятельность, нет-нет да и заходят на радио. Довольно регулярно. Находясь с ними в одном здании, коридоре, лифте, не говоря уже о студии и эфире — действительно чувствуешь какую-то вовлечённость, чего уж там...
Два самых частых вопроса, которые мне задают на дружественных пирушках и в компаниях, когда узнают о моей радиокарьере, это — каким голосом я говорю в микрофон и с кем из знаменитостей знаком лично. Многие уверены, что я имею в запасе некий специальный тембр, которым пользуюсь исключительно в эфире, а в жизни говорю другим, менее красивым. Обычно, после первого вопроса следует просьба: «ну-ка, скажи чё-нить, как на радио». В такие моменты я теряюсь. Отвечаю слегка откашлявшись, величественно, пародируя великого Левитана: «кхе-кхе... С добрым утром, дорогие товарищи! В эфире программа «Шире круг»! Обычно это производит сильный эффект. Тот, кто спрашивал, говорит: «вау, как круто!».
А знаменитостей, собственно, на расстоянии вытянутой руки я видел и правда достаточно много. Но видеть — не значит знать. Знакомств я так ни с кем и не завёл. Виной тому моя застенчивость и какая-то далёкость от мира элит. Да и, как правило, в моменты встреч известные граждане были чем-то сильно заняты. Вели деловые беседы, торопились, писали нечто важное в телефоне. Чего же я знакомиться-то полезу? Не момент.
Наблюдая за ними, я машинально искал отличия сложившегося в голове образа и истинного лица. Разница действительно обнаруживалась: те публично известные фигуры, которые, например, славятся своим эпатажем — в жизни совершенно спокойны и адекватны. И в тоже время, те, кто на экране или в радиоэфире кажется нам уравновешенным и прагматичным, в жизни показывает какую-то нервозность и взбалмошность.
Продолжение следует...
Каблук (интермедия)
Как-то раз, когда я работал в стенах одной большой, мощной российской телерадиокомпании, опять же в радионовостях, в середине одной из многотрудных смен приспичило мне сходить пообедать.
В середине смены я выкроил время специально для закусить. Спускаюсь по лестнице на первый этаж, в сторону буфета, и наблюдаю большую компанию солидных людей у дверей лифта. И виднеется в этой компании светлая голова тогдашнего министра здравоохранения всей страны. То есть ожидается лифта федеральный министр.
Как и обещал, я обойдусь без фамилий, но скажу, что этот министр был женщина.
Лифт долго не едет, вся эта компания волнуется, люди переживают, переступают с ноги на ногу.
(Очевидно, министр здоровья приехала со своей многочисленной свитой на телеэфир, было это прямо накануне эпидемии Ковида, помните про такой?)
Обойти эту компанию мне особо негде. Лестница не широкая, а компания, говорю, многочисленная, человек девять-десять. Но и ждать я не могу. Времени до следующего эфира в обрез, но и голод не тётка, есть хочется. С извинениями начинаю протискиваться к единственной двери, ведущей в коридор из этого пространства. Как это часто случается, мою фигуру почему-то не замечают. Не расступается народ. У них вообще разговор какой-то важный.
Вдруг в мою ногу, в самый носок лёгкого, тряпичного, но дорогого моему сердцу кроссовка, вонзается какая-то то ли трость, то ли стрела... Опускаю глаза, и вижу на своей ноге женский, дорогого покроя сапог на тонком каблуке. Это этот каблук впился мне в ступню. И я осознаю, что каблук этот не чей-нибудь там, а суть Министра Здравоохранения моего родного государства.
Я замер. И даже обомлел. Боюсь вообще пошелохнуться. Всё-таки на моей ноге стоит большой, изящный государственный деятель.
«Мой долг, как гражданина, в такой тяжёлый момент не дёргаться», — думал я.
Затем в голове промелькнуло несколько репрессивных мыслей.
Я заговорил самому себе:
«Ну, дёрнись-дёрнись, идиот! Дёрнись! Министр упадёт, вот тогда узнаешь! Либо прямо здесь тебе пулю в лоб всадят, либо в Сибирь поедешь, к такой-то матери, радийщик...».
И сам же себе стал отвечать:
«Да, — говорю, — надо бы постоять. Ведь Бог терпел и нам велел».
«Вот-вот, — как бы хвалил я сам себя».
Из это внутреннего диалога меня выдернул один из охранников:
— Ну, проходите, молодой человек.
— Да-да, — с лёгкой улыбкой на страдальческом от неприятного ощущения лице отвечал я, — иду, иду. Сейчас...
Наконец двери лифта распахнулись. Процессия министра стала погружаться в кабину. Каблук благополучно освободил мою ногу. Возможно, я описываю ситуацию затянуто, на самом деле прошли какие-то секунды. Всё кончилось. Проводив делегацию взглядом, я, наконец, отправился питаться. Так произошла моя первая и, наверное, единственная встреча с большой политикой. Я побывал у неё в объятиях.
Вопрос питания (антракт)
Вообще, вопрос еды и перекусов, при работе на радио — вопрос крайне беспокойный. По правде сказать, перекусывать особо некогда. Хорошо, если твои новости выходят с шагом в каждый час. Тогда после того, как ты успешно «отчитал» выпуск, на всё про всё остается минут 50. В эти, казалось бы, длинные 50 уложить нужно многое: написать и подготовить следующий выпуск (вы помните, да? Мы с вами договорились, что пишет и редактирует себе новостник исключительно сам. Специально обученного дяди или тёти для этих целей у него нет), сходить по надобности куда-то там в туалет, если новостник курящий — перекурить, и если останется, дай Бог, минут десять-одиннадцать, то ладно — поешь.
А есть еще станции, где шаг новостей 30 минут, а существуют и так называемые «четвертные» новости, выходящие каждые 15 минут.
Как жить с таким графиком?
По опыту скажу, сложно. Но возможно. Дело привычки и практики питания без отрыва от написания текста.
А еще, процесс говорения сразу после еды вызывает какое-то сумасшедшее слюноотделение. Особенно после сладкого. Это дико отвлекает. Её, слюну, надо куда-то изо рта постоянно девать, в то время как перед глазами политически важный текст. Беспокойное это дело — питаться на радио.
Продолжение...
Работая на радио, я неоднократно видел основателя и многолетнего, но уже покойного, лидера партии ЛДПР. Неторопливой и важной походкой, в окружении своих молодцов-помощников, он проходил через наш ньюсрум в сторону студий. Со всеми на своём пути он многократно здоровался, в том числе со мной. За этим политиком закрепился образ шумного оратора, непримиримого оппонента, способного на всё, чтобы доказать свою позицию. Однако, в жизни это человек был тих, скромен, интеллигентен и даже застенчив. Вот так бесшумно он проходил через наш ньюсрум в студию. Но как только программа с его участием начиналась, до нас доносился его узнаваемый, громкий, резкий голос. Профессиональный политик начинал работать на аудиторию, как только включался микрофон. Эти ребята за зря энергию не тратят.
Такой же отличительной способностью мгновенно входить в свой образ сразу же после включения микрофона мне запомнился очень известный в России артист. Обозначим его, как эстрадно-оперного вокалиста. Несколько раз я видел его на музыкальных станциях, где трудился вновь в новостном жанре. Оказалось, что его нарочитая манерность, эксцентричность, ребячество и, как сейчас принято выражаться кринж, которыми он прославился, — не имеют места в обычной жизни. Это скромный, воспитанный, не шумный и приятный в общении человек.
Его интервью в большой часовой программе начиналось сразу после моего выпуска новостей. Студия была совсем небольшая, на два микрофона. За одним сидела ведущая программы, а за вторым я. Когда новости кончились и зазвучала заставка, я поспешил встать и уступить своё место вокальному гостю. Я тихо произнёс:
— Присаживайтесь, я нагрел.
Тенор застенчиво улыбнулся:
— Спасибо большое, это так кстати...
То непонятное шутовство, по делу и без него, началось в эфире, как только ведущая представила его и включила микрофон.
Кстати, те кто с ним тесно дружен, рассказывали мне о его невероятной участливости. То есть, не дай Бог, случилась беда, ему можно позвонить в любое время дня или ночи, и он проникнется и поможет. Чем — это уже зависит от ситуации. Деньгами, советом, встречей, протекцией. Но поможет, говорят, точно. Невероятно участливый человек к чужим проблемам.
Но еще более мощное мастерство молниеносного перевоплощения я видел у других, менее популярных людей. Раньше музыкальные радиостанции часто устраивали сборные концерты. Арендовалось место по центру какой-нибудь городской площади, разворачивалась сцена, включался звук, свет, и получалось бесплатное для просмотра событие, с кучей певцов и певиц. Итог: радиостанции — лишняя реклама, артистам — работа и хлеб. Конечно, звезды первой величины на подобные заработки не поедут, у них и без этого всё хорошо. А вот куплетисты чуть меньшей известности всегда и с удовольствием.
Однажды, я принимал участие в таком сборнике, на Поклонной горе в Москве. Вёл из-за сцены прямые телефонные репортажи, брал там же интервью у артистов. Моё внимание привлёк один из них. Вновь обойдусь без имён, но намекну. Помните такой припев:
Почему ты не со мной, почему?
И зачем тебя я отдал ему?
Без тебя я и зимой и в грозу...
Прыгну я что-то там, в беспросветную тьму...
Текст я помню очень приблизительно.
Так вот, исполнитель этого лирического и популярного в то время произведения, стоял у накрытого стола. Там за сценой обычно столы накрывают — выпить, закусить. Певец был мрачнее тучи. Натурально очень сильно грустный. Сам на себя не похож. Потухший усталый взгляд. Причём выступление его уже давно прошло. Казалось бы, спел, получил деньги, выпил, закусил — езжай домой, не грусти. А он — нет. Стоит, и чего-то там такое грустит. Вдруг, за сцену прошла молодая девушка. Она буквально уговорила охрану пропустить. Подходит к печальной звезде и говорит:
— Я очень хочу с вами сфотографироваться! Можно?
— Что? Сфотографироваться? — переспрашивает артист. При этом, его голос кажется еще более печальным, чем его внешний вид.
— Да! — чуть не плачет поклонница.
— Ну что ж, пожалуйста...
Артист принял специальную позу, приобнял свою воздыхательницу и за секунду до снимка произошло чудо: его лицо засияло, глаза заискрились, лицо украсила искренняя сияющая улыбка. Как будто он там внутри себя включил какой-то специальный тумблер. Снимок был сделан, счастливая фанатка удалилась. А артист вновь сделался мрачным, печальным и с потухшим взором. Наверное, именно так выглядит профессионализм. Всё для картинки, всё ради сцены.
Артист, политик, актер, да и радиоведущий — таков, каким мы его знаем, только на сцене.
Кстати, радиоэфир можно назвать сценой?
Станислав Комиссаров
Другие тексты цикла «Гражданский диапазон»:
-
Первый раз в эфире. Или «тоска по прошлому»...
Самый первый мой радиоэфир случился всё-таки чуть раньше. Однако, назвать его полноценным опытом рука моя не поднимается... -
Михална
Все звали её Михална. Грубо и фамильярно, невзирая на возраст. Высокая, стройная, подтянутая, статная, бесстрашная, всегда с крепкой шуткой на устах и с фигой в кармане. Видя её, мысленно я про себя произносил: «Школа!». -
Блеск и нищета звёзд радиоэфира
Оказалось, что стать зажиточным человеком, работая на радио, нелегко. Практически это невозможно. Об этом не пишут в учебниках и не говорят на институтских лекциях. А надо бы. Хотя бы намёком дать понять...
