Предыдущие части:
Отчего наклонён крестик на короне
Застольные тосты решают проблемы кооператива
Римские провидцы
Сегодня мы в удивительном городке – Сентендре. У него богатая история, о которой лучше всего расскажет Янош Бубла – одетый в стилизованную форму мадьярского гонведа владелец единственного тут фиакра.
Он посадит вас на центральной площади Фё, не преминув сообщить, что прежде она носила имя Карла Маркса. «Но основоположник не забыт, я вам покажу еще одну небольшую площадь, сохранившую его имя», – смеётся возница.
Янош Бубла
Когда-то он был учителем рисования в гимназии, но потом решил, что лучше полагаться только на себя: приобрёл лошадь по кличке «Ветерок», фиакр, соорудил себе униформу.
Янош провезёт вас по узеньким улочкам, под цокот копыт расскажет массу любопытного про жителей городка, «по секрету» поведает, что возил итальянского министра иностранных дел и много других важных персон, сообщать имена которых он «не вправе».
Сентендре давно стал излюбленным местом отдыха жителей столицы и туристов, благо расположен всего в 20 километрах от Будапешта, у дунайских берегов.
Площадь Фё
Как по капле воды можно судить о химическом составе воды в океане, так и крошечный городок стал маленьким зеркалом исторических потрясений, затронувших всю страну.
Заложенная в XI веке деревушка получила своё название по имени святого, которому была воздвигнута небольшая церковь, святого Андрея. Изначально – Санктус-Андреас, обретшее со временем нынешнее, более венгерское звучание.
Вам непременно напомнят, что история Сентендре в действительности насчитывает не одно, а два тысячелетия. Это если отсчитывать от того времени, когда римские легионеры в I веке на холмистом берегу Дуная разбили военный лагерь и соорудили крепостные валы. Их руины и сегодня можно увидеть. Похоже, в те далёкие времена здесь водились волки, столь впечатлившие римлян, что и крепость свою они окрестили Ulsicia Castra, Волчьим лагерем.
Между тем историки заглядывают ещё дальше, сообщая, что прежде римлян эти живописные места осваивали кельты, а в ещё более глубокой древности – иллирийцы. Какие-то подтверждения у них наверняка найдутся.
Обращаясь к более документированной истории, можно узнать, что статус тихого придунайского поселения был резко повышен, когда в XIV веке оно было объявлено «королевским имением», обретя соответствующие привилегии. Вокруг церкви св. Андрея довольно быстро возник солидный «жилой район».
Поступательное движение к процветанию было грубо оборвано турецким вторжением в страну. Полуторавековое османское иго привело поселение к почти полному обезлюдению.
Ситуация изменилась после окончания османского порабощения. Тогдашний венгерский венценосец предложил особо преследовавшимся турками, согнанным с родных мест представителям сербского меньшинства расселиться в Сентендре. Вместе с ними здесь появились греки, далматинцы, боснийцы. Каждая этническая группа вносила свой вклад в формирование городского ландшафта, делая его своеобразным и неповторимым.
Впоследствии, с изменением политической обстановки на их исторической родине, значительная часть сербов покинула Сентендре. Их место заняли венгерские граждане.
Между тем к началу XIX века в стране ухудшилась экономическая ситуация. Застопорилось и процветание этого городка, прежде получавшего немалые доходы от торговли благодаря своему местоположению на берегу Дуная.
Игрушечные дома Сентендре
Единственное, кто от этого выиграл – современные туристы. Городок словно застыл в своём развитии. И сегодня приезжие любуются разноцветными, игрушечного вида домиками, сохранившимися с тех времён.
Прежде Сентендре славился как заповедник художников, вдохновлявшихся развалинами древних укреплений, средневековыми церквями, живописными ландшафтами. Со временем большинство разъехалось, работающих художников осталось немного. Зато по концентрации возникших музеев городку нет равных: 25 на 20 тысяч жителей.
В несколько «заездов» я побывал почти во всех. Познакомился с творчеством талантливого живописца, графика и создателя фотомонтажей Лайоша Вайды в его персональной галерее. С импрессионистическими полотнами Кароя Ференци в музее его имени. Побродил по зябким подземельям Музея вина, затем среди исторических крестьянских построек и ветряных мельниц в этнографическом музее под открытым небом. Сглатывая слюну, походил по залам уникального Музея марципана, о чём надо будет рассказать отдельно.
Вход в Музей Маргит Ковач
И, конечно, всякий раз заходил в Музей Маргит Ковач.
Почему «конечно»? Скажу.
Дело в том, у меня дома, слева от рабочего места у компьютера, среди книжных полок, имеется «уголок Маргит Ковач». Это четыре работы «королевы венгерской керамики»: три фигурки и панно. На всех – дети, напоминающие ангелов. Или наоборот?..
Все они в разное время приехали из Венгрии. Я давно привык к ним и взгляда особо на них не задерживаю. Но вот, что заметил. Когда что-то сочиняю и не сразу нахожу необходимое слово либо оборот, то, оторвавшись от экрана, исподволь, непроизвольно бросаю взгляд на детей-ангелов – и нужное слово чудесным образом всплывает.
Домашний «уголок Маргит Ковач»
Вот такая магия таится в керамике, созданной этой удивительной женщиной.
Маргит родилась в 1902 году в небольшом городке Дьёре. Отец девочки умер вскоре после её рождения, и мать, заведующая интернатом для мальчиков, «тянула» семью.
Девочка была впечатлительной, обладала хорошей зрительной памятью. Свидетельством тому – прораставшие в её творчестве в зрелые годы образы крестьянок, бредущих с тяжёлыми узлами или собирающие хворост, жён рыбаков, тревожно ожидающих мужей, картины торговли на базаре, все эти повозки со скотом и судачащие кумушки. Но всё это в далёком будущем.
А пока что она пытается запечатлеть, зафиксировать увиденное на бумаге. Судьба улыбнётся ей в образе соседа-печника. Заметив, что девочка в своих набросках стремится показать объём фигур и предметов, этот мудрый человек советует ей начать работать с глиной – там-то объёмности она добьётся непременно.
По сути, простой печник стал «крёстным» будущей «королевы венгерской (да и только ли венгерской?) керамики».
После окончания школы Маргит решила поступить на службу, помогать семье. Но мама, интуитивно чувствуя в девушке талант, отправляет её на учёбу в Будапешт.
Здесь она попадает под крыло талантливого художника и педагога Алмоша Яшика. В русле господствовавшего в те годы течения «модерн» он старался смешивать различные жанры искусства, чем заразил и способную ученицу. Главным было следовать художественному кредо учителя, что следует добиваться «каждодневного насущного хлеба красоты».
Четыре года обучения в студии Яшика сделали из Маргит не только неплохого графика и книжного иллюстратора, но и мастера росписи по фарфору. Мастерство это она укрепила, уже занимаясь в будапештской школе прикладного искусства. Фарфор в её руках заставлял вспомнить ещё детские приятные ощущения от лепки, влёк к керамике.
Важнейшим станет следующий этап её обучения, на сей раз в Вене. Два года она будет впитывать профессиональные советы и перенимать мастерство в старом двухэтажном доме на Моцартгассе, в студии выдающейся керамистки Герты Бухер.
«Учеников работало не больше четырёх-пяти, но тем более основательную подготовку получали они от нашей учительницы, которая умела привить настоящую любовь к керамике», – будет рассказывать Ковач.
Бухер научила работе на гончарном круге, тем самым передав воспитанникам уважение к материалу, научив проникать в особенности «общения» с ним. Обучила она и использованию техники так называемых «потёчных» глазурей, или поливов, где их цвет не мешает их прозрачности.
Это впоследствии будет постоянно использовать и сама Маргит.
Напомним: глазурь – это мелко молотое стекло с добавками для придания нужного цвета и для подгонки её физических свойств, дабы она соединилась с самой основой – керамикой. У глазури много функций. Гигиеническая: препятствует впитыванию пыли и грязи. Прикладная: позволяет наливать воду в сосуд. Декоративная: разнообразит цветовую гамму керамики, изначально имеющую терракотовый или коричнево-красный колер. Наконец, эстетическая: на глазури можно создавать узоры и целые картины.
Между тем помимо занятий Вена дала Ковач и много в плане расширения кругозора. Раз за разом она осматривала собор святого Стефана, всматривалась в детали уникальной готики. Стала она и завсегдатаем венских музеев, где её особенно влекли шедевры древнего искусства. «Я чувствовала в них что-то очень древнее и очень искреннее, очарование первоначального выражения, красоту уравновешенной композиции», – вспоминала Ковач.
Последним «классом» профессиональной учёбы стали двухгодичные занятия в Мюнхене, в Школе прикладных искусств. Здесь она прошла практический курс занятий не только по керамике, но и по скульптуре. Впоследствии на её фигурах будут частенько появляться различные валики и жгутики – это она среди прочего освоит здесь, у своих учителей Карла Киллера и Адальберта Немайера.
Кстати, еще учась в Мюнхене, она выставила свои первые работы в галерее в Будапеште. Искусствоведческий журнал констатировал, что её работы «вызвали сенсацию». Более того, утверждали, что у неё есть все предпосылки, чтобы «подняться в авангард современных керамистов», если она «обретёт необходимый опыт в скульптуре, рисунке и технологии керамики».
Одна из ранних работ
И по возвращении в Будапешт она продолжает совершенствовать мастерство. Ищет различные способы формовки материала, наиболее полно помогающие её самовыражению. Старается создать сплав из виденного в детстве, из отзвуков искусства прежних веков и форм сегодняшнего времени, в частности экспрессионизма. Она уже пришла к выводу: главное, чтобы произведение отвечало её индивидуальности, её видению.
Присматривающиеся к ней искусствоведы находят в её работах 30-х годов «тяготеющий к геометрическому рисунок линий, но с некоторым восточным налётом», «декоративность», отзвуки «древневенгерской орнаментики». А ведь эти годы были для неё нелёгкими. Особых заказов не поступало – тяжёлая экономическая ситуация в стране заставляла людей экономить на всём. Не располагала она и столь необходимой ей печью для обжига изделий. Лишь мама была её помощницей, во всём поддерживая талант дочери.
И художница пытается найти решение жизненных проблем в богоискательстве. Библейские истории находят очевидное отражение в её творчестве. Так, покрытый глазурью рельеф «Рай» заставляет вспомнить о римских памятниках. Энергичной, угловатой лепкой отличается рельеф «Каин и Авель». Экспрессивен, хотя и выполнен в сдержанной цветовой гамме «Святой Георгий».
«Святой Георгий»
Несмотря на первые успехи и позитивные отзывы прессы Маргит Ковач ищет возможности совершенствовать своё мастерство. Едет на учебу в Копенгаген. Потом отправляется во Францию на прославленную Севрскую фарфоровую мануфактуру. Увидев фото её работ, руководители предприятия тут же заключили с ней договор, позволяющей поработать на всемирно-известном производстве.
Севр познакомил её с новым материалом – шамотной глиной, более твёрдой, менее пластичной, что приведёт к её к более обобщённым, лишённым детализирования формам.
«Семья»
Здесь, в Севре, она создаёт свою первую работу из шамота – «Пышку».
Несмотря на малые габариты, благодаря авторскому видению пропорций, а также грубоватому материалу, скульптура выглядит монументальной. Это можно считать новой ступенью творчества керамистки.
Потом появятся и другие работы. Одна из заметных – экспрессивный «Старик-сторож».
Монументальность «малых форм»
Впоследствии, уже на родине, Ковач всё больше погружается в мир народного искусства, вызывающего особое вдохновение. Но она и здесь не изменяет своему пути, стремится не копировать, но выражать собственную индивидуальность. Так рождаются очаровательные, забавные, трогательные образы вперемешку с изваяниями тех, кто далёк от беззаботности, чей удел – нелёгкий труд.
Пусть они неуклюжие, какие-то непропорциональные, явно неловки в движениях – все эти девушки в украшенной кружевами народной одежде с наивными лицами, явно требующие защиты. Но именно этим они притягательны. Помимо бесспорного таланта их создательницы ощущается её глубокая любовь и нежность к её керамическим «детям». И глубокое уважение к людям труда.
«Девушка с кувшином»
«Из семейного фотоальбома»
«Принцесса»
«Несущая хворост»
«Жёны рыбаков»
Добавим, что искусствоведы находят в этих фигурках ещё и влияние византийского и даже средневекового персидского искусства.
В 1933 году керамистка получает свою первую из многочисленных наград – серебряную медаль на триенналле в Милане. Высоко оценивается критикой и её первая ретроспективная выставка спустя два года.
«Эта молодая художница – превосходно подготовленный мастер-гончар, один из лучших наших современных керамистов… Каждая её работа глубоко художественна», констатирует газета «Мадьярорсаг».
Начинают поступать и заказы. В основном на декоративные рельефы или панно, предназначающиеся для внешних стен зданий, а также для интерьеров столичных доходных домов.
И сегодня вы можете видеть барельефную керамику на историческую тему у ворот Будайского замка. Здесь ею использован приём, почерпнутый у создателей персидских миниатюр: для создания перспективы герои сюжета помещены друг над другом.
Панно у ворот Будайского замка
Теперь её произведениями декорируют стены и даже наклонные керамические крыши невысоких домов.
Декор стены дома
Между тем художница не прекращает творческий поиск. Новое тематическое направление – декоративные печи. «Премьера» состоялась в 1938 году на Первой общевенгерской выставке прикладных искусств. Вылепленная из терракоты, печь была покрыта изразцами с рисунками, украшена рельефами и круглыми рисунками.
Сведущие люди разглядели в изделии Ковач преемственность, идущую от печей, распространённых в Венгрии в средние века. Работа была удостоена золотой медали. А спустя год ещё одну медаль печь заработала на выставке в Милане, где её, что называется, с руками оторвали у автора. Потом последовала «Печь со свадебными сценами» и несколько других работ в этом ключе.
«Печь со свадебными сценами»
Популярность и профессиональный авторитет художницы ещё больше укрепился после очередной выставки в Будапеште. О ней заговорили как о «самом талантливом в стране керамисте». По словам одного из критиков, её работы, особенно на религиозные темы, «дышат благоговением».
Даже в годы Второй мировой Маргит Ковач имела счастливую возможность заниматься своим творчеством. В 42-м состоялась её персональная ретроспектива, вызвавшая огромный интерес.
Словно стараясь хотя бы на какое-то время отрешиться от мрачных реалий фашистского режима, посетители наперебой восторгались этими милыми фигурками, расписными сосудами и – особенно – работами на религиозные темы, вселяющими надежды на конечный благополучный исход после наступившего мрака.
Панно на религиозные и исторические темы
Магнитом притягивала посетителей составленная из отдельных керамических плиток картина «Поклонение волхвов». В газетах её окрестили «ожившими фресками».
«Поклонение волхвов» (фрагмент), 1941 год
«Адам и Ева», 1941 год
Освобождение от фашизма вдохнуло новые творческие силы. Уже в 1945 году художница устраивает выставку в своей мастерской, заявляя на открытии: «Новая атмосфера сблизила меня с действительностью».
Среди внешне незатейливых, но забавных фигурок, рельефов на исторические и библейские темы была одна работа, говорящая, что художница не жила в «башне из слоновой кости», не была оторвана от реалий первой половины 40-х. Драматизмом и страданием наполнены две фигуры композиции, озаглавленной «Оплакивание» и созданной в 1944 году.
Позже, в беседе с корреспондентом газеты «Мадьяр немзет» она скажет:
Освобождение означает ныне так много: исторический поворот, свободу, благосостояние, культуру,.. Керамика – это жанр декоративности, красоты, радости. Целью его может – и должно – быть именно выражение радости и светлого оптимизма.
В эти годы художница словно обретает второе дыхание. Свои героям, чаще – героиням, она придает самые разнообразные черты – манерность, жеманство, какую-то утрированность. Совершенно очевидно, что автор обладает прекрасным чувством юмора.
«Обручённые у фотографа»
Маргит Ковач получает не только общественное, но и государственное признание: она в числе самых первых лауреатов вышей творческой награды – премии Кошута. Однако с начала 50-х годов художница оказывается в сложном положении.
Курс властей на абсолютный «социалистический реализм», на упрощённое искусство, «понятное народу», требование «похожести» запечатляемого, преследование всевозможных «изысков» вступил в противоречие с её стилем, базирующимся на декоративности и стилизации. И она в какой-то мере вынуждена следовать спущенным сверху нормам.
А власти не забывают о «самой талантливой керамистке», предлагая важные заказы. Художница не в том положении, чтобы от них отказываться. При этом старается, насколько возможно, сделать работу нестандартно, по-своему.
Так, для пограничного перехода в Хедешхалме ей заказывают «иллюстрированную» карту Венгрии аж из восьми сотен метлахских плиток. Надо рассказать обо всех основных городах и районах страны, о людях, их населяющих. В итоге из озера Балатон поднимается русалка, держащая сердце, подле озера Хевиз больной отшвыривает ставшие ненужными костыли, символом Эгера сделан бык, из которого льётся знаменитый «Бикавер», а местечко Хортобадь вообще обозначен миражом: над колодцем журавлём изображена перевёрнутая церковь…
Находит она и новый для себя приём. На вылепленных на гончарном круге почти круглых головах она процарапывает щёлки для глаз, которые наносит краской. Традиционно чуть курносый крошечный носик и полные губы она покрывает мельчайшей глиняной крошкой, затем процарапываются и окрашиваются волосы.
«Пряха»
И на этом не ограничивает своего творческого поиска. Она начинает использовать цемент, слоем которого покрывает заготовленные работы из глины. Затем покрывает глазурью и дважды обжигает в печи. Особая прочность таких изделий позволяет, подобно изразцам, использовать их для внешнего оформления зданий.
И художница не зацикливается на какой-то одной технологии, одном приёме – она постоянно чередует их, подобно живописцу, берущему с палитры разные краски. Она чужда однообразию, чутко прислушиваясь к собственному сиюминутному мироощущению.
Однажды, на страницах газеты «Мадьяр хирлап» она приоткроет дверцу своей творческой мастерской.
Керамистка она или скульптор? На её взгляд, она испытывает склонность и к тому, и к другому, и часто в её работах трудно провести грань между тем и другим. Возможно, отличие керамиста в том, что на своём гончарном круге он начинает работу с лепки глиняного горшка и уже потом переходит к скульптуре. В конечном счёте, говорит она, происходит слияние керамиста и скульптора. Хотя всё же есть и различие:
«Керамист лепит формы подобно тому, как ласточка строит своё гнездо. Скульптор, в отличие от него, сразу же плотно накладывает формы на каркас…», – говорит Ковач.
И продолжает:
«Вращая гончарный круг, я уже чувствую себя скульптором… В этом, связанном с глиной мастерстве – для меня самом прекрасном из всех существующих – скрывается так много возможностей. Устав от занятий одним его видом, можно перейти к другому, – делится она, ненароком открывает свой, возможно, главный творческий секрет. – Когда посреди работы я чувствую, что хорошо было бы передохнуть, но терпения на передышку нет, я вместо отдыха просто меняю технику».
Маргит Ковач в своей мастерской
Художница открыто говорит, что в своей работе «полагается на искренность», стараясь выразить красоту, находящую в ней резонанс. И одновременно о своих опасениях: она живёт как бы между двух полюсов – страхом отстать от времени и страхом утратить искренность. И что ей постоянно приходится балансировать между тем и другим.
Уже обретшая широкое международное признание (в частности Гран-при на Всемирной выставке в Брюсселе), получившая все возможные высшие награды и звания в стране, она, вот так образно выразила своё кредо, свой путь в искусстве:
Керамист видит мир с высоты птичьего полёта, и это придаёт тому, что он изображает, некоторую сказочность. Так и у меня объединились действительность, как она видится с высоты, где летают птицы, и сказка. Иное видит живописец, иное – скульптор и иное – керамист, который и в окружающей действительности лицезрит сказку.
При этом, по её словам, керамист «не отбрасывает сокровища и ценности сказки и сновидений, напротив, он шлифует ими действительность, изменяя её в соответствии со своими целями». В результате, как она говорит, «красивое делается ещё прекраснее, а безобразное подчёркивается».
И вывод: заострённостью изображения художник-керамист придаёт действительности дополнительную ясность.
А если говорить непосредственно о «первотолчке», о зарождении замысла нового произведения?
Иногда, по словам Ковач, этим толчком служит какая-то эмоция либо мысль. А порой – комок глины: разминая его пальцами, я исподволь формирую замысел, облик будущей фигуры, говорит она.
Причем, чаще всего обретший прото-форму маленький слепок отправлялся в «записную книжку» Ковач – стоящую в мастерской тёмную металлическую ёмкость наподобие котла геологов, только большего размера. Прежде она для этого делала наброски на бумаге. Потом поняла, что руки и извлечённый из «записной книжки» (как она сама именовала котелок) глиняный эскиз лучше ей напомнят изначальный замысел.
Практически всё из «записного котелка» потом превратилось в прекрасные фигуры и панно. Многое разлетелось по миру и в частные руки, и в музейные коллекции.
Мемориальная доска на доме художницы
Немалую часть мы видим здесь, в её персональном музее в Сентендре.
Практически всё было подарено художницей этому городу, который она очень любила, и, бывая в нём, черпала вдохновение.
В Музее Ковач
Но среди прекрасных фигур, панно, стилизованных печек, многофигурных композиций, рельефов мы видим нечто неожиданное: часть ствола старого дерева – изломанного, искорёженного, явно много пережившего…
Художница, часто бывая на одноименном с ней столичном острове Маргит (о нём рассказывалось ранее), присаживалась рядом с этим деревом, возможно, видя в нём образ своей не слишком счастливой, в принятом смысле, «личной жизни».
Так продолжалось до тех, пока однажды Ковач не увидела на месте любимого дерева пень и опилки. Разыскав лесорубов-лесничих, пылко начала их убеждать, что заболевшее дерево – «её друг», без которого «ей не жить». Оторопев от напора этой маленькой женщины, от её путаных странных криков, рубщики почли за благо позволить ей забрать уже отпиленную, но наиболее выразительную часть ствола.
Историческое дерево –
часть музейной экспозиции
Не один год природная «инсталляция» стояла среди керамики в её мастерской. Теперь вместе со всеми работами украшает музейную экспозицию. Некоторые считают, что это платан, другие называют японской акацией.
У Маргит Ковач не спросишь – она скончалась в 1977 году. Оставив после себя россыпь керамических жемчужин (четыре из которых закатились в мой «уголок Маргит Ковач»).
И дав нам ключ к её творчеству в виде следующих слов:
Глина – это хлеб мой насущный, моя радость и моя печаль. Она стала частью моей жизни в тот самый миг, когда я её впервые коснулась. И с тех пор она вошла в мою кровь и побежала по венам, то вздымая меня на вершины счастья, то ввергая в пучины испуга или отчаяния…
Владимир Житомирский
