28 января. День один.
29 января. День два: страхи.
30 января. День три: сны.
31 января. День четыре: выступление.
1 февраля. День пять: кино.
2 февраля. День шесть: расфокус.
3 февраля. День седьмой: чайное безумие.
Напившись чая, не могу уснуть всю ночь. Пишу статью про пиррихий и спондей — понятия в поэзии, связанные с аритмией ударения. Под утро ложусь, но всплеск эндорфина не позволяет провалиться в объятья Морфея. Засыпаю, а через мгновение — во всяком случае, так кажется — слышу звонок будильника. Быстро собираюсь, не успеваю, конечно же ни помыть голову, ни позавтракать. Беру контейнер с обедом, в нем свиная рулька и картошка с дополнением в виде свежих огурца и помидора, плюс сваренное вкрутую яйцо.
Наушники сломались — просто не включаются. Аккуратно кладу в сумку книжку про чешский кинематограф ХХ века, новую чешскую волну и в частности про режиссера Веру Хитилову. Читаю ее в метро, пока еду на Чертановскую, но по большей части просто дремлю, бережно держа ее в руках. Надо бы положить в нее в качестве закладки новую открытку с «зеленым змием» в китайском стиле, полученную в чайной лавке. В «Дзене и искусстве ухода за мотоциклом» у меня лежит открытка с рисунком Вари Вовси. Вот бы в каждую книгу раздобыть свою прекрасную открытку...
Выхожу. Не успеваю купить сигареты, да и денег нет даже на обратную поездку. Пишу сообщение знакомому, чтобы занять косарь до пятницы, но он пока не отвечает. Опаздываю, но все равно засматриваюсь, как обычного вида мужичок отточенными движениями рассыпает гречку голубям. Бегу вдоль пруда к ветклинике — буду проходить практику в качестве ветеринарного ассистента для учебы. Сзади смеется человек. Я устаю и перехожу на шаг ненадолго, снова бегу — опять смех. Надо мной смеется? Ну и ладно.
Опаздываю в итоге ровно на одну минуту. Переодеваюсь в хирургическую форму болотного цвета, чтобы отправиться в ОРИТ — отделение реанимации и интенсивной терапии. Там чисто и пахнет аламинолом — дезинфицирующим средством. Я учусь мерить давление, считать частоту дыхательных движений и беру кровь на глюкозу, слегка протыкая край уха пушистого пациента иглой. Потом самое страшное — иду гулять с бультерьером, а я очень боюсь эту породу.
Меня успокаивают, что он будет в наморднике. Идем на площадку для выгула и, отложив несколько кучек, пес легким движением головы стряхивает намордник. Я цепенею и приторно-сладким голосом пытаюсь показать, что меня кушать не надо — я друг. Гуляю с еще одной собакой, похожей на миниатюрную колли, с ней все проходит гладко. На этом смена заканчивается
Иду из клиники. Настроение просто ужасное, хотя вроде все хорошо — просто недосып делает свое черное дело. В голове Вася. Как-то раз он меня обидел и я написала следующее:
я сижу на кутузовском, пятница, вечер
с разбитым телефоном в руках
сижу, никем не замеченная
в слезах
мои уши обуты в большие наушники
только в них тишина и шумоподавление
курю яблочный чапман как птушница
или студентка британки заочного отделения
я сижу на кутузовском у метро и плачу
от обиды на тебя и от саможалости
ты для меня столько же значишь
сколько при диабете второго типа сладости
я все сижу, мимо летящие электробусы
подходит беззубый и беззвучный старик
снимаю уши, оглушительно просит папиросу
плачешь, говорит,
в ответ хлюпаю носом
обидел кто, спрашивает, я киваю
он делает жест клюющими пальцами
говорит: «наши враги всегда страдают»
а я не хочу, чтобы ты был страдальцем
это, говорю, сделал не враг
кто же тогда, друг? тогда ты возьми и прости
а я не знаю как
дописать этот стих
наверное, так:
сразу же после подходит бродяга
выходи, красивая, за меня замуж
на боку у него дырявая ржавая фляга
и велосипедная рама
потом из цыган очередь
как на кладбище в троицу
если умру, кто-нибудь
наверное, расстроится
вот остается намоленная последняя
сигарета в пачке бумажной
разбит телефон и камера дульно-передняя
но это совсем не важно
И сейчас тоже готова разрыдаться. Прихожу домой, съедаю вареную кукурузу и заваливаюсь спать. Просыпаюсь спустя четыре часа — снова все хорошо. Адски хочется сладкого. Встаю и сомнамбулически движусь к холодильнику. Увидев банку вареной сгущенки, съедаю ее и снова валюсь спать. Спокойной ночи, дорогой дневник.
Анна Встяная
