28 января. День один.
29 января. День два: страхи.
30 января. День три: сны.
31 января. День четыре: выступление.
1 февраля. День пять: кино.
2 февраля. День шесть: расфокус.
3 февраля. День седьмой: чайное безумие.
4 февраля. День восьмой: живность.
Мне опять снится кошмар. Как будто у меня есть на руках вес, я не употребляю, но вроде как собираюсь, рассказываю об этом по отдельности двум знакомым. Мы встречаемся втроем, и один из них упоминает об этом. Я начинаю все отрицать, но понимаю, что второму-то я тоже рассказала. Потом я оказываюсь в доме моей покойной бабушки, рядом с ее кроватью. Смотрю в деревянное, покрашенное белой краской, окно и вижу, как консультант из моей реабилитации едет на грузовике прямо на дом. Целенаправленно. Я достаю телефон, пытаюсь его разблокировать, но нажимаю на цифры, чтобы ввести пароль, а всплывают какие-то странные символы – ничего не получается. Я думаю, что так хотя бы было доказательство в суде, если бы я засняла происходящее. А все это время в соседней комнате лежит труп моей тети, уже покрылся слизью, а его никто не видит, кроме меня.
Никак не могу сесть за статью. Каждый раз смеюсь, когда использую это словосочетание. Интересно, мне осталось только побывать в тюрьме и на войне, тогда все закрытые учреждения будут протестированы и отрецензированы. Вспоминаю про психушку. Психушки – их было три.
Расскажу о первой. Я укусила санитара, когда меня забирали на скорой, поэтому обращались со мной ну очень жестко. Мне было очень страшно. Огромный мужик – выше меня раза в два – надвигался на меня, и я автоматически кусанула его за руку. Мне связали руки так, что они посинели. Я была босиком, в машине было холодно – я попыталась забросить ноги на сиденье, но их грубо скинули. В остальном я веселилась и цитировала комика Александра Долгополова. За это мне надели на голову мешок. Я перестала верещать, потому что вспомнила, что так делают попугаи, когда их клетку накрывают.
Меня отнесли на руках, связанную и с мешком на голове, в здание больницы. Мне казалось, что я слышу знакомые голоса, а все вокруг – мои друзья, решившие меня разыграть. Было весело.
Потом меня избивали ногами восемь санитаров, обнаженную. Я лежала на кафельном полу. Параллельно они отпускали сальные шуточки. Я не чувствовала боли, но в итоге закричала: “Не бейте, лучше обоссыте”. Они загоготали и прекратили.
Мне вкололи галоперидола, но я боялась, что это наркотики и конкретно кокаин, и умоляла не делать этого. Затем меня привязали к кровати, надели памперс, и я заснула.
На приемы пищи ходили все вместе. Их было пять. В 7:30 утра необязательный – передачки, в основном сладкие. На препаратах очень хочется есть и спать. Поэтому приходилось разрываться. Поначалу я была в надзорной палате – третьей. Туда еду не пронесешь, всегда на посту медсестры. Но я вроде ела ночью под одеялом. Плохо помню, меня так закалывали нейролептиками, что слюни текли рекой.
Когда стала получше, перевели в обычную палату. Там мы отрывались, устраивая постотбойные посиделки с сушками, шоколадками и яблоками, они казались самой вкусной пищей на свете. Мы с девочками обещали друг другу, что, когда выйдем, будем собираться и кушать так на лавочке в парке, ходить на танцы – а музыки хотелось безумно. Мы слушали ее и танцевали, когда включали муз-тв. И когда была реклама.
Днем были обходы. Церберша-заведующая ходила и издевалась над всеми. Было видно, как она наслаждается нашей беспомощностью. Но были у нее и любимчики. Одна из них, Настя, кудрявая смешливая девушка, которая была признанным лидером в нашей палате. Я втайне ее не любила за это. Потом я узнала, что у нее опухоль мозга, которая и дает симптомы психического расстройства, и ей осталось недолго.
Самые счастливые моменты наступали, когда уходили врачи. Это четыре часа дня, семь и девять. Время курения. Еще можно было дополнительно покурить после отбоя, если помыть полы вместо санитарки. Мы с Настей активно этим пользовались.
– Ну что, любимая уборка?
– А потом любимые сигареты!
Было много интересных персонажей. Больше всего меня поражала Верочка – маленькая девочка лет 12, которая на самом деле была женщиной 43 лет. Но выглядела она действительно как ребенок. У нее было много особенностей, одна из которых – беспрекословное подчинение, если ты подберешь нужную команду. Ей нужно было описывать каждый этап приказа. То есть если ты, когда она сидит, скажешь подойти к тебе, она останется на своем месте. А если разбить на промежуточные ходы – встань, сделай шаг, еще шаг – она послушается. Так же ее и кормили. “Рот – жуй – глотай. Рот – жуй – глотай”.
Описывать четыре месяца, проведенные там, можно бесконечно. Но я вырываюсь из воспоминаний и решаю написать стишок. Получается опять что-то очень странное:
ЗОЖ (курильщика)
вчера привился от скитлстрянки
ведь не хочется болеть
струпья отдирать в овсянку
рисовать на ступнях сеть
мазать сникерсом по пяткам
или даже по губам
лучше сделаю зарядку
выпью утренний айран
и на закусь хлопну скитлс
это просто озверин
если бы я в группе битлз
написал про субмарину
то была бы разноцветной
и немного голубой
или розовой ракетой
или тоже голубой
ну короче я привился
и приучен я к лотку
девушки прошу спасите
я так больше не могу!
одиночество сгубило
много крепких сильных тел
если б ты меня любила
я бы даже даже даже
даже выпил пирантел.
В размышлениях проходит день. Делаю подборку про вампиров в киновари, отдавая дань первому психозу. Смотрю “Мудрость крокодилов” с Джудом Лоу. Пишу рецензию. Ложусь спать. Уже почти светло. Ночник уютно горит. Все хорошо.
Анна Встяная
