Одна – главная. Вторая – любимая (Часть 2)

Во вторую мою школу я попал благодаря замене замечательного директора 110-й школы Ивана Кузьмича Новикова (о нём я уже рассказывал) военным отставником с уместной для его миссии фамилией Дубынин: явно требовалось порушить этот островок элитарности.

По сути, целью дубынинских преобразований было некое «усреднение» школьного уровня, десятилетиями удерживавшегося Иваном Новиковым на исключительной высоте, приведение учебного заведения – во всех смыслах – к общему знаменателю. Из других школ, похоже, целенаправленно переводилось всё больше учеников-второгодников, нередко и «приблатнённых». Всё это повлекло некоторый исход из 110-й. Я тоже оказался внутри него, в девятый класс пойдя в другую школу.

Мой Трубниковский переулок упирался в приарбатский скверик. Это место приобрело всеобщую известность благодаря картине Василия Поленова «Московский дворик».

По его рассказу, он пришёл снять квартиру в доме на углу Трубниковского, увидел из окна пейзаж и тут же написал его. Потом доработал его на холсте и отправил на выставку художников-передвижников. Там полотно имело огромный успех, было приобретено для будущей Третьяковки Павлом Третьяковым, а самого Поленова вывело в число признанных мастеров.

Из изображённого на картине сегодня можно увидеть всё так же сверкающий золотом куполов Храм Спаса на Песках. В моё-то время он был отдан под мастерские «Союзмультфильма», где фантазией и руками мастеров обрели привычный каждому облик Снегурочка, весёлые охотники Карандаш и Клякса, а затем Чебурашка, Крокодил Гена, Старуха Шапокляк и иже с ними.

Нынешний же свой парадный вид храм вернул себе лишь после реставрации в конце минувшего столетия и возвращения его «в лоно церкви». А вместо увековеченных живописцем лужка с протоптанными тропками, палисада, амбара и одноэтажного белокаменного домика разбит сквер с фигурой Пушкина посредине. И тут же – построенное в 30-е годы здание моей второй школы, тогда просто нумерованной, а теперь награждённой именем прославившего это место русского художника.

Здание 71-й – в глубине слева

В тёплое время уроки физкультуры заменялись футболом – мы гоняли мяч в пространстве между школой и оградой храмового комплекса. Причём старались, чтобы он не улетал слишком далеко – у входа в расположенную поблизости резиденцию американского посла, Спасо-хаус, стоял сурового вида милиционер, и беспокоить его вовсе не хотелось. Светло-жёлтый особняк, образец ампира – зелёный купол, портики, лепнина, множество белых колонн, балкончики и балюстрады, веерообразное окно второго этажа – давно нам примелькался и особого интереса не вызывал.

Гораздо позднее довелось видеть его изнутри, иногда бывая там в числе приглашённых журналистов. С особым любопытством оглядывал эти стены, широкие окна, навощенные полы и люстры, когда благодаря воспоминаниям супруги Михаила Булгакова стало известно: на написание ключевой сцены «Мастера и Маргариты» – бала у сатаны – его вдохновило посещение этого особняка весной 1935 года.

В апреле того года здесь был устроен грандиозный приём под названием «Весенний фестиваль». Пригласили свыше четырёхсот гостей – представителей партийной и военной элиты, дипломатического ведомства, творческой интеллигенции. Фантазия организаторов не знала границ. Пришедшие словно попадали в сказочный берёзовый лес с искусственными деревьями, среди которых бродили реальные козы и горланили петухи. Поверх голов летали фазаны, а гостей приветствовал не только посол, но и небольшой бурый медведь, как и прочая живность, привезённый из зоосада. Огромный стол был оформлен под лужайку, посреди которой били фонтаны с шампанским.

Оттолкнувшись от всей этой фантасмагории, гений Михаила Булгакова взмыл ввысь:

«Королева в восхищении!»…

Бал у сатаны. Фотокомпозиция Елены Мартынюк

Между тем ещё задолго до приёма, вошедшего в историю, – не столько дипломатии, сколько литературы, – внутри этих стен цвета соломы уже произошло одно, можно сказать, мистическое событие. Напомним: один из изящнейших ампирных московских особняков был построен по заказу предпринимателя и банкира Николая Второва. Благодаря несомненному таланту и деловой хватке он, словно бросив вызов собственной фамилии, сделался первым в ряду самых богатых людей Российской империи. И даже революционная волна его пощадила. Но в мае 1918 года он был застрелен в своём кабинете. Пошло второе столетие с этого момента, но убийцы пока не найдены…

Всё это я рассказываю для воссоздания антуража вокруг довольно простого школьного здания. Но главное – царившая внутри него атмосфера.

Судите сами: уже более шести десятилетий мы встречаемся почти каждый год (о чём я рассказывал). Двумя классами, как и дружили тогда. Прежде у кого-то дома, потом встречи перенеслись в школу. Каждый приносит что-то выпить-закусить. И главное – свои воспоминания, свою приязнь друг к другу.

Я иногда говорю слова признательности Олегу Костенку и Саше Савину. Они позаботились, чтобы новичок чувствовал себя комфортно. Олег меня сразу же навестил, когда я через короткое время после начала занятий приболел. А вскоре мы втроем у одного из них дома сооружали некое объёмное подтверждение какой-то геометрической теоремы. Олег стал успешным инженером, Саша – конструктором чего-то такого, о чём не говорят, но за что он награждён высокими орденами и званиями.

Саша Савин и автор этих строк

Зимой двумя классами выбирались на каток в Парк Горького. Отмечали дни рождения, праздники. «Гуцулку Ксеню» тогда задушевно исполнял дуэт певуний – рано, к сожалению, ушедшая Аляпина и её подружка Малявина, будущая актриса, утвердившая себя в истории кинематографа не только своим искусством и красотой, но и невероятной по драматизму судьбой… А очередной выезд «на картошку» превращался в развлечение, хотя и поле успевали обработать.

Нельзя не сказать и о других моих однокашниках.

Помимо Малявиной наш класс дал ещё одного артиста, да не рядового, а Народного РФ: Коля Каширин всю жизнь служил в Детском (переименованном потом в Молодёжный) театре. Володя Бухман ведёт исследования в весьма, к сожалению, актуальной медицинской сфере – онкологии. Доктор медицинских наук, профессор, ведущий научный сотрудник, регалии и научные награды.

Оля Кислякова связала жизнь с миром книг, трудилась в крупнейшей научно-технической библиотеке. Диплом мехмата МГУ позволил ей свободно ориентироваться в мире физических и химических формул.

Миша Фингеров, Оля Кислякова, Володя Бухман

Мы с Олей, с позволения сказать, «водим знакомство» с дошкольного возраста: она жила в квартире нашего «групповода» Ольги Иннокентьевны (о ней я рассказывал в последней части очерка «Трубниковское детство»). Потом встретились в предпоследнем классе школы. Она мой самый строгий и требовательный читатель, и к её мнению нельзя не прислушаться. Прочитав мою книжку об отце, она объявила приговор: обильные цитаты из отцовского дневника военных лет написаны ярче, нежели остальной, то бишь мой, текст. Вспомнила, как школьницей виделась с отцом у нас дома:

«Он с нами говорил как с равными…».

Нина Пашковская, уже в школе отличавшаяся своими способностями, нашла им применение в системе министерства образования, войдя в круг высшего руководства этого ведомства.

Нина Пашковская, Олег Костенок, Оля Кислякова

В дебрях патентного дела, где надо было быть не только специалистом, но и дипломатом, прекрасно ориентировалась выпускница Бауманки Оля Иванова. Она всегда интересовалась изобразительным искусством, и если вы захотите её увидеть, то надо лишь отправиться на вернисаж очередной художественной выставки. О непревзойдённом наезднике Мише Фингерове, возможно, помнят читатели моих заметок…

Мне кажется, раскрепощённой атмосфере, воцарившейся в школе, очень способствовала нежданная «оттепель», когда был взломан лёд сталинских канонов и забрезжили надежды на возможность жить без оглядки, без страха, что ночью могут позвонить в дверь, без опаски сказать лишнее слово.

И здесь добрым ангелом стала преподавательница литературы Татьяна Александровна Маркевич.

Татьяна Александровна с выпускниками 1967 года (в центре в первом ряду)

О ней надо рассказать отдельно.

Продолжение следует

Владимир Житомирский