Первая часть. Культурный код
Вторая часть. Отряды хранения молодости
Третья часть. Моя прелесть
Четвёртая часть. Нитки
Пятая часть. Саша-Вырубаша
Шесть часть. В квартире у Черепа
Седьмая часть. Профессиональное выгорание
Восьмая часть. Хардкор
В двухтысячных культурная жизнь бурлила. Границы были открыты, так что музыканты, художники, путешественники постоянно перемещались и гастролировали, устраивали перформансы.
Я и такие, как я, просто хотели выпустить пар, сбросить негатив и, желательно, так, чтобы избежать неприятных эмоций. Но на концертах, которые я организовывал, было очень трудно избежать насилия. Даже либертарианцам приходилось защищать друзей.
Если концерт устраивался в клубе, в зале регулярно появлялись такие короткостриженые компании, с пивными лицами, не обремененными интеллектом, которые орали каким-нибудь немцам на сцене: «сыграй Цоя»! и пытались силой навести свой порядок на танцполе.
С ними начиналось и заканчивалось все всегда примерно одинаково, потому что этот контингент в принципе понимает только один язык: насилие. Но мы творчески импровизировали. Помню, один такой гопник сунул в лицо парнишке, студенту, который посмел рядом с ним танцевать мош. Нашего парня уложили плашмя на десять дружеских рук, разбежались и его ногами как тараном снесли этого невежливого, необразованного и невоспитанного персонажа, снабдив его полет совсем другими эпитетами. Толпа на танцполе дружно аплодировала, как нимфетки Полу Макартни в 60-е, потому что появление быдла сильно разрушало дружескую атмосферу. Летящий же от такого тарана иногда прямо в полете задумывался о правильности своей стратегии и бренности бытия, но иные при приземлении пытались реабилитироваться и кому-то что-то доказать.
Чаще всего в этих разборках гопникам нужно было просто показать, что все пришедшие на концерт готовы отметелить названных гостей, если они не способны вести себя дружелюбно. Но бывали и упрямые герои, об которых я сам ломал руки, что привело впоследствии к неприятностям со здоровьем.
Сложнее было, когда «накрывать» концерт приходили организованные группы правых и фашистов. Эти, в большинстве своем, хоть интеллектуально и мало отличались от гопников, но были мотивированы какими-то своими непонятными идеями ненависти ко всему непохожему на них самих. Правые футбольные хулиганы могли собрать большой вооруженный отряд, просто с целью испортить кому-то праздник и реализовать свою внутреннюю тягу к садизму и насилию. Никто даже не пытался объяснить им, что на хардкор концерты люди приходят для того, чтобы эти позывы к насилию не возникали, чтобы их обойти, и что не все люди получают удовольствие от того, что втаптывают ногами оппонента в грязь.
Наци могли быть вооружены газовыми баллончиками и травматами, они были хорошо организованны и управлялись своими лидерами. Эти безусые фюрреры локального масштаба тоже импровизировали в духе «околафутбола»: делали засады, или вызывали на ратную битву куда-нибудь в соседнюю подворотню. К счастью, нам хватало ума не попадать в эти засады, не вестись на провокации у входа в клуб, или отгонять их отряды большой толпой, прервав концерт. И до больших массовых стычек, герилий с пострадавшими, порезанными, скорыми, судами, посадками в тюрьмы, эти маленькие Зарницы в нашем городе, к счастью, так и не дошли. Мы хорошо понимали: нам это неинтересно, мы — другие.
Помню, как впервые привез в Псков бразильцев Questions. Это был мой первый опыт общения с латиноамериканцами. Несмотря на языковой барьер, всех тогда удивила их душевность и легкость в общении. Полностью лишенные европейской чопорности, такие улыбчивые «братушки», только что смуглые или мулаты. Эти дядьки своей харизмой и энергетикой устроили настоящую вакханалию в зале. Адская духота, выход на воздух каждые 15 минут, чтобы выжать футболку, крики на бис.
После шоу — традиционное афтепати с международным общением. Алкогольное табу после концерта снималось и те, кто еще мог стоять на ногах после нашего хардкор-ритуала, оставались общаться под пивко. Шутки, смех, восторженные отзывы. В хардкоре никаких барьеров между музыкантом и слушателем быть не может. Вся культура направлена на то, чтобы фанат сам начинал творить и становился исполнителем.
Глубокой ночью организм покидают последние силы, мы усаживаемся в их туровый минивэн и я везу 7 бразильцев к себе в однокомнатную квартиру. Их совершенно не смущает моя нищета, необустроенность и маленькое пространство: они из Сан-Паоло, их фавелами не напугаешь! Говорят: главное, чтобы душ был. Все по очереди едят, моются и падают на диваны и принесенные с собой туристические пенки. Одного по жребию я традиционно отправляю спать в минивен, потому как не могу дать гарантии на целостность и неприкосновенность их аппаратуры.
И в тот момент, когда я мечтаю только о душе и горизонтальной поверхности, потому что у меня после концерта болит все туловище от пяток до макушки, а под глазом сияет традиционный фиолетовый фонарь, их вокалист Эдуардэ спрашивает, когда я заплачу им за выступление?
— А вам что, клуб не заплатил?!
— Нет! Я думал, это должен сделать ты.
И тут я понимаю, что в изнеможении после шоу просто забыл проконтролировать этот вопрос, а они из вежливости не спросили сразу. Ситуация мерзкая, потому что рано утром моим новым друзьям предстоит марш-бросок на северную столицу, где уже вечером они отыграют следующий концерт. А выходит все так, что по итогу они меня своим другом считать не будут.
Я набираю арт-директора клуба, который уже давно улыбается в мягкой кровати, и разъясняю, что мы должны заморским гостям денег за эпический вечер. Он соглашается с аргументами, но вылезти из постели уже физически не способен: очень уж заразительна была братская межрасовая атмосфера на афтепати, так что наш арт-директор искусно накидался пивом с братушками-бразильцами и «на этом его полномочия всё». Он отправляет на встречу со мной своего младшего брата, с которым я должен встретиться темной ночью и под светом уличного фонаря пересчитать деньги. Сумма по музыкальным меркам совсем небольшая, но собрана она по билетам мелкими купюрами, так что мне приходится слюнявить пальцы сухим языком, когда организм сходил с ума от обезвоживания, нагрузок и всех впечатлений.
Я возвращаюсь домой под утро, где испуганные бразильцы искренне думают, что русский бандит похитил и запер их на ключ на конспирированной квартире в местном гетто. Я прошу их успокоиться и вернуться в ту реальность, где они дали шикарный концерт, влюбили в себя местную публику, устроили крутую вечеринку «для тех кто выжил», и их деньги сейчас у меня, а я — здесь!
Я вручаю Эдуарде котлету из мелких купюр и добавляю к ней чек: эту сумму они пропили вчера в баре и ее вычли из гонорара. Они пересчитывают свою обещанную выручку, часть которой была ими же оставлена на баре в тот же вечер. И Эдуарде задает мне вопрос, ответ на который в целом определил наши отношения на будущее:
— Какой процент ты взял себе?
Все-таки они еще не смогли вернуться в ту реальность, о которой я им напоминал, и пребывают в мире своих опасений. Я показываю на пальцах «ноль» и говорю на ломаном английском:
— Я никогда не беру денег за организацию хардкор-концертов. Я делаю это не из-за денег. Это для друзей...
Только в этот момент, они вернулись в нашу Российско-Бразильскую реальность. Эдуарде обнял меня. И они, уставшие помчали в свой тур по России, где Псков был первым городом.
Впоследствии, спустя годы, я организовал им еще два концерта в Пскове.
Кирилл Михайлов
