28 января. День один.
29 января. День два: страхи.
30 января. День три: сны.
31 января. День четыре: выступление.
1 февраля. День пять: кино.
2 февраля. День шесть: расфокус.
3 февраля. День седьмой: чайное безумие.
4 февраля. День восьмой: живность.
5 февраля. День девятый: от безумия к реальности.
6 февраля. День десятый: бог внутри и снаружи.
7 февраля. День одиннадцатый: моно но аварэ.
8 февраля. День двенадцатый: книги и тайные общества.
9 февраля. День тринадцатый: в ожидании Полуночи.
Все самое важное происходит ночью. Самое интересное. В детстве не спать всю ночь казалось границей грез, концом стремлений – это я так пыталась рерайтнуть клише “предел мечтаний”. Если честно, то для меня до сих пор ночи бодрствования остаются чем-то особенным и волшебным. Гораздо более важным и ритмообразующим, чем внутрикультурные празднования вроде нового года и так далее. Наверное, потому что между спонтанностью и подготовленностью я выберу содержащую неожиданность спонтанность. И вот я спонтанно решила описать несколько бессонных ночей в своей жизни.
История первая: как я бродила по Петербургу и наткнулась на спящих в парадной полицейских.
История, собственно, в этом и заключается – сначала бродила, в это время они спали, и я на них наткнулась. Буквально чуть не наступила. В какой-то момент, перешагивая через храпящих хранителей правопорядка, лежащих, правда, в хаотичном и вполне творческом беспорядке, я поняла. Я только что. Перешагнула. Через лежачего. Полицейского. Написала об этом следующее:
как-то на новый год захожу я в парадную
а лестница усыпана ментами
я подумала окей спокойно все норм ладно
если что они просто сотрут мне память
они же теперь так делают? бюджет
не выделяют больше на горлышки шампанского
что ж я нисколько не пострадаю как поэт
стихов наизусть не знаю — одно шарлатанство
так пусть обнулят мою оперативку и долговременную
сделают чиииик и зарежут воспоминания
пусть заставят забыть беременную
что собиралась рожать в испании
лишат памяти об ужасном детстве подонков
убивших ералаша
лишат меня запаха гидропоники
и вида кровавого фарша
и половинки мозга
на путях под дзержинском-дустом
снов сколажированных из позднего босха
и философии пруста
здорово будет я смогу не считать склейки
в своих любимых фильмах
моя память — сплошные копейки
в футляре подмышкой у бюттнера тилльмана
и перешагивая примерно 8 лежачего полицейского по счету
я увидела что он просыпается, тогда
я поняла, что не хочу забывать ту субботу
когда
мы впервые поцеловались.
Про полицию у меня есть еще такой вот речитатив:
существуют разные страхи страх оценки последствий неоправданных ожиданий
но сильнее всего у человека с российским гражданством
конечно же страх полиции
страх полиции выращивают в теплицах
с фиолетовым и розовым светом
он освещает острые скулы, и эти портреты
потом можно встретить на черно-белых плакатах
их носителей тоже преследуют толпы фанатов
но это не та слава о которой мечтаешь в детстве
не думаешь что станешь подследственным
и непосредственно
примешь участие в ограблении
самых популярных слоев населения
написавший очерк о жизни на улице
вряд ли получит пулитцер
скорее выцепит генитальный герпес
в общественном душе или туалете
солнечный трудовой летов
шипит на кассете
моряки юзали эфес шпаги в качестве кастета
кетодиета значит немного иное
кроет
тоска по хорошей латыни
кричу свой инн и имя
пока мастурбирую чтобы у сбера не было повода
говорить что они собирают безличнные данные без инфоповода
миниханов не выглядывает из окон казани, он занят
оставьте сообщение после сигнала
николы ленивца и сани коалы
я пишу этот текст в темноте мне мерещатся лица
но это не призраки это страх полиции
История вторая: как я украла красную розу у памятника Ислама Каримова, чтобы подарить ее продавщице цветов.
Но ничего не получилось, все цветочные на пути были закрыты. Из нее получилось нежное, но плохое стихотворение:
ночью украли красную розу
у памятника ислама каримова,
я кашляла часто не от туберкулеза
а от тебя. нет, не любимого,
конечно, но звеняще близкого друга,
которого хочется поцеловать,
но пока она есть, покуда
я буду лишь напрокат.
не надо нам лишних тайн и секретов,
не надо скрипа зубов,
потерялись где-то тогда сигареты,
как думаешь, друг без друга слабо?
я попробую, но не обещаю
смотрю на твою кошачью резкую тень.
написала тебе все, прощай,
а сама грущу каждый день.
все хорошо, я наслаждаюсь, но только,
вспоминаю вход в миленький домик,
стертый с асфальта китайским шелком,
а может республикой коми.
ты про политику, я про искусство,
но мне так интересно!
сжимаю душу свою до хруста,
а в середине бездна.
твои никотиновые жвачки
в пепельнице карманной поныне хранятся.
осталась последняя сигарета в пачке.
подарю вам на свадьбу нейронные святцы.
История третья: как мы гуляли с моей первой любовью по ночной Москве и поняли, что хотим быть вместе.
Мне было восемнадцать лет. Скоро мне двадцать восемь. Ох. Я написала этот стишок и отпустила его, это было полгода назад:
колготочная
когда мне было года три,
я на голове носила колготки.
"просто я зайчик внутри
хочется быть и снаружи красоткой".
выбегая во двор,
я их заплетала в косичку,
какой же метахардкор,
плакали всей электричкой.
подобный, вообще, головной убор
красит маленьких женщин настолько,
становится сложно давать отпор
странным дядям и теткам.
— ой какой милый малыш,
ух, какие у нас щечки!
— слушай, тетя, если ты ночью
с моим папочкой спишь,
это не дает тебе права
распускать свои руки, как бомж,
цитирующий Окуджаву.
в 10 лет я носила цветные колготки,
но уже на ногах,
плакала, глядя на мамины фотки,
где она молода.
ее синий тренч и каре на ветру,
волосы — черные с белым,
памятник первый второму петру,
я тебе б колыбельные пела.
я уже взрослая, я ведь могу,
правда, пугаюсь своего тела,
нет, еще не проклюнулась грудь,
зато видела, как души летели
вниз и вверх с девятого этажа
неугомонной стаей.
дед, не успела тебя поддержать,
а ты уж унесся с ключами от рая.
в 18 лет... ну куда там без дыр
на черном прозрачном капроне,
я никогда не любила сыр,
ну разве что маскарпоне.
но ты сыр любил,
я любила тебя,
так что только и оставалось сил
тихо вздыхать "судьба".
нас принимали за лесбиянок,
так и было во многом,
мы избегали шумных пьянок
общажных бандерлогов.
и до сих пор пароль, алиллуйя,
моей банковской карты —
дата нашего первого поцелуя
на мостике кутузовского монмартра.
а сейчас я смотрю на обтянутых сеткой
и превращаюсь в безумную чайку,
они подходят стрельнуть сигаретку,
а я смеюсь, вспоминая колготки и зайку.
мертвое время уже не вернуть,
может быть, сейчас это странно,
так начинался мой поэтический путь.
здравствуйте, меня зовут анна.
А вот и Полночь приехала. Она такая славная, что не поддается описанию. Она просто моя.
Анна Встяная
